А это самое страшное для людей, которые одиноки в этом мире, и только чувство, что все свои здесь, рядом, давало надежду на будущее. К тому же никто никогда не забывал об аномалии, из-за которой они застряли в этом месте, — каждое утро профессор Радек собственной персоной проверял, не заработала ли она, эта родная и в то же время проклятая аномалия. С собрания люди расходились задумчивые, напряжённые. Многие переговаривались друг с другом, обсуждая тот или иной вопрос.
— Ну давай, Ростик, что мы папе скажем? — Мышкина, горя румянцем, уговаривала маленького Ростислава произнести тот самый детский лепет, который так дорог каждому родителю.
Белокурый малыш, блестя голубыми глазками, улыбался и тянул ручки к Ярославу. И лишь у него на руках выдал сакраментальное:
— Папа! — и тут же маханул счастливому отцу кулачком по лбу.
— Ну что, Ярослав? Тебя, значит, на пороги пошлют, — грустно сказала Лена.
— Так не меня же одного, со мной будет достаточно парней, чтобы ты не волновалась, — ответил, параллельно строя рожицы Ростику, Ярослав. — Да и это не завтра будет-то, я тебе ещё надоесть успею, — добавил он.
— Опять болтаешь глупости, Ярик! — укоризненно воскликнула Лена.
За столом на открытой веранде полковничьей избы собралось примерно человек двадцать, чтобы обсудить дела дальнейшие в более узком кругу. После того как все налили горячий ягодный компот, слово взял Соколов.
— Товарищи! — В ответ на это уже старорежимное приветствие сразу несколько человек довольно громко хмыкнули, что заставило остальных невольно улыбнуться.
— По поручению коммунистической партии и советского правительства… — начал вещать голосом дорогого Леонида Ильича профессор Радек.
— Николай Валентинович! Уж вы-то! Ладно там Ринат будет паясничать, ему простительно.
— Всё-всё, молчу! Просто погодка отличная и компания ей под стать.
Соколов явно сбился с мысли, поэтому не смог сразу продолжить мысль:
— Поскольку аномалия никаким образом себя не проявляет, существует серьёзная опасность того, что домой мы не вернёмся никогда. Хотя и утверждать этого на сто процентов нельзя. Так вот, наступил момент определяться со стратегией нашего дальнейшего выживания.
Вячеслав кожей почувствовал, как почти два десятка пар глаз с вниманием устремились на него.
— Вот дыра откроется, привезут нам водки с бананами да форму с иголочки. Наши робинзоны сразу на дембель, разбалтывать своим закадыкам государственные тайны, — продекламировал Саляев.
— Ринат! Давайте уже серьёзней. Это хорошо, что нам весело, но веселья для нашей дальнейшей жизни в тайге мало. Нам нужно выживать в условиях семнадцатого века, а это не так просто, как, видимо, думают некоторые.
— Да ясно, что это не пикник с корешами, — уже с совершенно серьёзным выражением лица сказал Саляев.
— Да, ясно. Но если вам это и ясно, то люди, что прибыли с Руси, задают вопросы. Считаю, что нам надо сделать так, чтобы мы не находились в культурном диссонансе с жителями этого века.
— Вячеслав, погоди. То, что ты предлагаешь, — это некоторый откат от наших устоев, — заметил Радек.
— Да, какая-то однобокая толерантность получается, — согласился Смирнов.
— Я это предлагаю только для общения с ними, а не между нами! Все уже, наверное, заметили различный культурный уровень жителей семнадцатого века? Не всё гладко в общении, шуточки ваши казачки мало понимают. Да и к религии у них отношение фанатичное по сравнению с нами, это надо учитывать, кстати. Наверное, не стоит показывать им, что мы так далеки от них, как это есть на самом деле.
— В этом Вячеслав прав, — кивнул полковник.
— О чём я говорю, — продолжил Соколов, — о том, что необходимо принять те чины, что сейчас есть на Руси, — князь, боярин и прочие. И хотя бы немного чаще употреблять религиозные термины.
Раздались смешки со стороны Радека и его подопечных, улыбался и полковник.
— А сколько у нас будет князей? — спросил Петренко, ухмыляясь.