— Рэбби, зачем ты спрятал в другой комнате вчера вечером Джонни Стоктона?
Он, вероятно, вздрогнул от неожиданности, но его лицо оставалось таким же безжизненно твердым, как гранит, хотя оно и было зрелым не по годам. Та ответственность, которую нес Рэбби за ферму, мать и трех младших сестер и братьев, накладывала на него свой отпечаток. Именно она, а не преждевременное половое развитие, заставляет бедных детей созревать скорее, чем детей богатых. Хотя Джонни был всего на два или три года младше его, он никогда не нес ни за кого ответственности, кроме как за самого себя, а поэтому до сих пор оставался ребенком. Рэбби был уже мужчиной. Ему не было необходимости куда-то убегать.
Как всегда, слова с трудом выходили изо рта Рэбби, словно это была для него болезненная, неприятная процедура.
— Вы не скажете об этом моей матери?
Это не был голос ребенка, опасающегося, что кто-то донесет на него матери, нет, это был голос взрослого человека, не желавшего причинять беспокойство тому, кто зависит от его защиты.
— Зачем же ее беспокоить? — ответил я. — Но мне бы хотелось получить от тебя ответ, для чего ты прячешь там этого мальчишку?
— Он дал мне за это фунт, — сказал Рэбби, и лицо его залила легкая краска.
Понятно, ведь в таком хозяйстве, как у Грэмов, умеют считать каждое пенни. Заработанный таким легким путем фунт для них, конечно, был маленьким состоянием. Фунт стерлингов равнялся четырем долларам и четырем центам, — довольно крупная сумма для такого мальчика, как Джонни. Может, ко всем его «художествам» можно добавить и кражи?
— Где проводил ночь Джонни в предыдущий раз?
— Не знаю.
— Не рассказывал ли тебе Джонни, как ему удалось исчезнуть неизвестно куда на глазах человека, наблюдавшего за ним? Причем посередине болота?
— Нет, не говорил.
— Не знаешь ли ты, почему он все время убегает?
— Не знаю.
— У тебя не возникло никакой идеи?
С сосредоточенным видом, с упрямо сжатыми губами Рэбби всматривался в бесплодные холмы перед собой с таким видом, словно моя болтовня была грубым нарушением тишины, сохраняющейся здесь с незапамятных времен. Если вы оказываетесь в Шотландии, то англичане предстают здесь самыми болтливыми и оживленными людьми во всем мире.
— Ну ведь у тебя должно сложиться какое-то мнение? — упрямо гнул я, отдавая себе при этом отчет, насколько трудна в Шотландии профессия юриста или психиатра. Только представьте себе процедуру перекрестного допроса или же психоанализа, когда вам на все вопросы отвечают односложной, лаконичной фразой: «Не знаю».
Рэбби тяжело вздохнул.
Иностранцам, конечно, можно простить их навязчивое желание все время беседовать, тем более, если они снимают у вас комнату.
Он усилием воли сложил губы, чтобы произнести под давлением извне еще одну фразу, но вдруг перешел на чистый шотландский:
— Если вы хотите знать мое мнение, то это, вероятно, рехнувшаяся женщина. Ее у нас называют «фей».
Я попытался припомнить точное значение этого древнего слова из фольклора. Было ли это интуитивное восприятие надвигающейся судьбы, подобно греческим представлениям о фатуме? Мне было неприятно думать, что такой мальчишка, как Джонни, чувствовал себя обреченным из-за своей горькой судьбы. Обреченным на что?..
Мы проходили мимо покрытых мхом камней брошенной деревни.
— Ты знаешь, кто здесь жил?
— Не знаю.
— Они снялись отсюда все одновременно?
Рэбби утвердительно кивнул.
— Почему?
Этот вопрос привел к настоящему взрыву красноречия у Рэбби.
— Нужно было разворошить это гнездо воров, вот почему. Все они были такими. Торкхиллы и все прочие, — все воры. Все Торкхиллы — воры. И убийцы.
Такое поголовное обвинение всего клана меня потрясло.
— Торкхилл — это родовое имя лорда Несса. Но его-то нельзя назвать вором?
Рэбби смутился. Несомненно, он никогда не предполагал, что Несс является членом семейства Торкхиллов, но он был слишком упрям, чтобы изменить однажды занятую позицию. Для таких случаев, несомненно, лучше всего подходил его излюбленный ответ.
— Я не знаю, — невозмутимо сказал он, относя честность Несса к традиционному шотландскому вердикту: «Виновность не доказана».
Стадо вместе с собакой ушло далеко вперед. Негромко выругавшись, Рэбби ускорил шаг, оставив меня в одиночестве.