— Всем детям нравится строить секретные хижины или норы в полях или лесах, — сказал Несс. — Но найти уже готовое убежище — это громадная удача. Это позволяло Джонни скрыться, даже если за ним наблюдали. Он, несомненно, скрывался здесь, пока не уйдут все наблюдатели, а затем спокойно приступал к исполнению своего замысла. Дом пиктов — лишь первая остановка на его пути, причем весьма удобная, так как предоставлял ему возможность исчезнуть, провалиться сквозь землю.
— Вряд ли он мог хранить здесь провизию продолжительное время, — вставил я. — Вот, вероятно, почему он позавчера отправился в Ардриг и подкупил Рэбби Грэма, — ему нужна была его помощь, он нуждался в пище. Потом, по-видимому, он не отважился вернуться в свое укрытие, так как в долине было полно людей, вышедших на его поиски, — поэтому он попросил Рэбби спрятать его в коттедже. Но каким образом Шарпантье обнаружил этот пиктовый дом?
Несс с Уиллингом переглянулись. Уиллинг, наконец, ответил:
— По-видимому, когда он обшаривал это место вчера утром, то заметил кое-какие изменения на поверхности болота, может быть, изменившееся положение куста. Поэтому он мог подумать, что под ним есть дыра, ведущая в подземелье. Логически мыслящий ум француза подсказывал ему, что Джонни мог отправиться куда угодно — на север, юг, запад, восток, но он не мог раствориться в воздухе. Он пришел к выводу, что тот мог оказаться под землей, его глагол «исчезать» обладал каким-то рациональным значением.
— Почему же он ничего не сказал Алисе Стоктон о своих подозрениях?
Снова ответил Уиллинг.
— Возможно потому, что он чувствовал опасность, скрывающуюся за побегами Джонни из дома. Он не хотел сообщать об этом секрете мисс Стоктон, но он не мог сказать об этом и вам в ее присутствии. И вот, когда Шарпантье оставил вас, он либо намеренно направился к колючему кусту над пиктовым домом, либо случайно провалился туда, как это произошло и с вами вчера. Вероятно, они оба находились в этом подземном доме, когда вы с Алисой Стоктон прочесывали болото, пытаясь их отыскать. Она отправилась домой в Крэддох, а вы к озеру, в гости к Блейну.
— Ну и что же произошло дальше? Тут вмешался Несс.
— Это все, что нам известно о Джонни или Шарпантье до сих пор. Может, нам обо всем расскажет сам Джонни. Нам нужно пойти в Крэддох-хауз и поговорить с ним, если он уже проснулся.
Во время нашего перехода через густой лес я попытался мысленно восстановить действия Джонни и Шарпантье. Был ли в доме пиктов какой-то третий человек, когда там вчера появились Джонни и Шарпантье? Если и тот, и другой, независимо друг от друга, обнаружили это подземелье, то это мог сделать и еще кто-нибудь. Вероятно, крики или рыдания, которые мы слышали с Алисой, издавал Джонни, который в это время находился в этом убежище. Был ли мальчик свидетелем убийства Шарпантье? Почему убийца не покончил с таким опасным для себя свидетелем?
Потом я вспомнил кромешную тьму, царившую внутри, до того как лаз был расширен. В камере было темно, особенно если камень сверху привален. Могло ли произойти убийство в такой темноте? В результате Джонни мог ничего не увидеть. Даже если у убийцы был электрический фонарик, он мог направить его луч в глаза Джонни или Шарпантье, ослепить их на несколько мгновений. Они в таком случае не могли различить его черты. Но мог ли Джонни узнать убийцу по голосу? Мог ли тот поступить столь опрометчиво? Либо по его запаху, либо по одежде?
Крэддох-хауз глядел на нас двумя рядами пустых глазниц французских окон на залитом утренним солнцем фасаде. Мы снова заметили на дорожке автомобили, — опять нагрянула полиция. В холле прорвавшийся через окна солнечный свет образовал полумесяц на мозаичном полу, превращая белый мрамор в янтарный и прорисовывая серые прожилки на черном. Никогда еще его интерьер не казался таким праздничным. Никогда я еще не входил сюда с такой печалью. Мы прошли сразу в кабинет, и лорд Несс сел за письменный стол Стоктона. Уиллинг стоял на коврике возле камина, а я, чувствуя себя не в своей тарелке, каким-то одеревенелым, устроился на краешке подоконника, на котором так беззаботно и грациозно сиживал Шарпантье. Полицейский привел Джонни. Он сел в большое кожаное кресло, в котором фигура его казалась меньше, чем была на самом деле. Он смотрел на нас.
Я был поражен теми переменами, которые произошли в его внешности за последние дни. Несмотря на продолжительный ночной отдых, на лице его уже не было персикового оттенка. Меловая кожа на лице, как и у миссис Франсес Стоктон, туго обтягивала кости, поэтому весь он казался каким-то бледным, щуплым, старше своего возраста. Его удивительно голубые глаза сузились, губы припухли и были совершенно бесцветными, вероятно, от усталости. Он их крепко сжал, но нижняя, кажется, не хотела повиноваться, и все же немного выступала вперед.