Всё это время в небе над ними шла жесточайшая схватка. Её после назовут Соловецкой мясорубкой. Блицкриговские аэропланы постоянно устраивали налёты на отступающих солдат. С каким-то остервенением обстреливали они колонны шагающих по дорогам бойцов, оставляя трупы с тлеющими от попаданий зажигательных пуль ранами. Мы же бросались на помощь товарищам, стараясь спасти как можно больше, хоть это и было очень тяжело. Почти невозможно.
Мы спали считанные часы, да и то, пока ремонтировали и заправляли патронами наши безразгонники. Ну, и меняли в них батареи, конечно. Ели урывками, питаясь по большей части шоколадом, запивая водой, подкрашенной вином. Так она имела хоть какой-то вкус. И всё же, мы, казалось, не чувствовали усталости. Военлёты рвались в бой. Даже раненые сбегали подчас из госпиталя, чтобы как можно быстрее сесть за штурвал аэроплана. Им никто не мешал, потому что слишком уж мало было летунов в Соловце. Каждый человек был на счету. Хотя не раз на лётное поле прибегали сёстры милосердия, а то и врачи с дюжими фельдшерами. Они стремились вернуть строптивых пациентов обратно на госпитальные койки. И сделать это удавалось далеко не всегда.
- Товарищ военврач, - сказал как-то начальник лётной части доктору в пенсне, примчавшемуся забрать в лазарет комэска Всполоха, - вы лучше возвращайтесь к себе. Не пройдёт и двух дней, как у вас будет достаточно работы. Вы ведь не забыли, что к Соловцу идут люди из Берестья. А среди них очень много раненых. Стоит ли отвлекаться на царапины Всполоха.
- Да вы понимаете, что раны Всполоха весьма опасны! - воскликнул врач, сдёргивая с носа пенсне и принимаясь энергичным движением протирать их. - Ему нужно полноценное лечение и постельный режим.
- Товарищ военврач, - рассмеялся Лешек, провожая взглядом взлетающий безразгонник Всполоха, - мне кажется, что вы больше усилий приложите, чтобы загнать комэска Всполоха в лазарет и удержать его там. Потратьте их с большим толком, мой вам совет.
Возмущённый врач водрузил пенсне обратно на нос и с самым решительным видом отправился обратно в сторону крепости. Флегматичные фельдшеры последовали за ним.
- Вас всех, товарищи военлёты, - обернулся врач, окунув всех нас взглядом поверх пенсне, - скоро придётся лечить от истощения. И нервного в том числе.
И, почувствовав себя, наверное, победителем, удалился.
- А ведь это лучший хирург, - сказал Лешек. - Его из самой столицы сюда направили. За два поезда до вас приехал. В Медико-хирургической академии преподавал. Теперь вот его к нам направили. На усиление, так сказать.
- В Берестье старший военврач тоже из Академии, - сказал стоявший тут же летун Баташ, отличающийся тем, что знает всё и обо всех. - Профессор и доктор медицинских наук. Светило, в общем, какое-то.
- Надеюсь, он идёт к нам, вместе с остальными отступающими из Берестья, - вздохнул Лешек. - Врачи нам скоро понадобятся. Очень скоро.
Лешек летал с нами. Он совершенно забросил остальные дела. Лётная часть существовала практически сама по себе. Все полагались на своих непосредственных командиров. Ведомые на ведущих. Те - на командиров эскадрилий. Механики - в основном друг на друга.
Среди них, вообще, царил натуральный обмен. А дважды в день они собирались и отправлялись, как стали вскоре шутить, в налёты на крепостной склад. Тогда работники хозобеспечения Соловца занимали круговую оборону, и у них начиналась своя война. За каждые винт, болт или гайку. Однако запасы крепости стремительно таяли.
- Скоро нам летать будет не на чем, - сказал как-то Лешек. - Это мне комендант так говорит. И уже не первый день.
- А Китобои? - спросил тогда у него я.
- Раз в два дня от них приходит корабль, загруженный запчастями, - ответил начальник лётной части. - Об оплате Бронд пока молчит. Комендант уже смеется, что ему останется только пулю в лоб пустить, когда командор Китобоев предъявит за всё счёт.
Я не стал тогда говорить, что пулю любой из нас может куда быстрее получить от блицкриговцев.
А их с каждым днём только прибывало. Нас же становилось всё меньше.
Теперь мы могли атаковать врага только, когда уже заходил на колонны отступающей пехоты. Сваливались с большой высоты. Именно поэтому особенно любили облачность. Одна две коротких очереди - десяток зажигательных патронов из обоих пулемётов, и блицкриговские аэропланы валятся на землю, объятые пламенем и исходящие дымом. И вскоре нас стали поджидать группы истребителей прикрытия. Они дрались с нами, пока их большее тяжёлые машины, вроде "Шершней" и "Трутней", расстреливали и забрасывали бомбами отступающих из Берестья. Рискуя жизнью, мы прорывались к ним и тогда уж обрушивали на них весь наш гнев. Однако очень скоро эта тактика стала для нас слишком расточительна. Из каждого боя не возвращались аэропланы - один, а то и два, и три. А новые аэропланы и летунов нам брать было просто неоткуда.
- Значит так, - сказал нам на ночном собрании Лешек, - надо что-то придумывать. И чем скорее мы придумаем, что делать, тем дольше проспим.