Шаг в пропасть

Оказавшись на приличном расстоянии от отеля, я пересекаю Кенсингтон-роуд и вхожу в Гайд-парк. Вечер сумрачный и холодный, на черном небе ни единой звезды. Я останавливаюсь на тропинке под деревьями. До меня доносится гулкое эхо жужжания механического оборудования и криков посетителей аттракционов рождественской ярмарки «Зимняя сказка». Я вынимаю из кармана телефон, открываю список недавних вызовов и жму на верхний номер.

– Их стратегия – искать Хелен Джонс, – говорю я под аккомпанемент стука сердца. – Собираются нанять частного детектива.

– Ничего страшного. Да? – слышится в ответ. – Я хочу сказать… они ведь ее не найдут.

– Знаю, – соглашаюсь я. – Но… могут найти тебя.

Пауза.

– Как?

– Без понятия. Сара хочет установить слежку за Дэном. Поэтому нужно соблюдать осторожность. Главное – не рисковать. Звонки, но никаких сообщений. Начиная с этой минуты. Только звонки.

– Понятно. – (Ветер пробирает насквозь, и я снова иду вперед.) – Ты еще здесь?

– Ага. Просто слишком холодно стоять на одном месте.

– Ти, все отлично. Не будь параноиком.

– Думаю, у меня афтершок после ареста.

– Ничего удивительного. Тебе здорово досталось. Но все будет отлично. Обещаю. Мы тебя поддержим.

– Вдвоем?

– Стопроцентно.

– О’кей.

– Ти, не теряй веры. Ты справишься. Мы справимся. Все вместе.

Глава 17

Мы ждем. Ждать приходится долго: больше шести недель. Травма, нанесенная арестом, заставляет меня проявлять повышенную бдительность, повышенное внимание к своему окружению. Или делает меня параноиком. Впрочем, есть ли хоть какая-то разница? Не знаю, но я постоянно на взводе. Когда утром я выхожу из квартиры и иду на автобусную остановку, у меня сразу возникает ощущение, будто за мной следят. От Эджвер-роуд до Скотт-стрит всего несколько остановок, но всякий раз, как автобус останавливается и двери открываются, мне кажется, что на тротуаре уже топчутся Галлахер и Хитон, готовые сесть в автобус и, предъявив водителю полицейские жетоны, надеть на меня наручники, чтобы препроводить обратно в камеру.

Рождество я встречаю у Ферн. Там собралась вся семья: мои родители, братья, сестры и их дети. Ферн с Джошем честно хранят мой секрет, а потому все остальные ближайшие родственники не знают ни о моем статусе подозреваемой, выпущенной под залог, ни о реальной причине ареста. Они искренне думают, что произошло некое недоразумение, которое связано с рабочими вопросами и разрешить которое я помогаю полиции. Идея принадлежала Ферн. Я знаю, что сестра, ненавидевшая лгать матери, сделала это, чтобы оградить ее от лишних волнений и дать ей возможность порадоваться Рождеству. К счастью для нас, полиция выбрала стратегию не распространяться о расследовании и не сливать информацию прессе. Поэтому мы как ни в чем не бывало едим индейку и сладкие пирожки, играем в настольные игры и препираемся. В гостиной Ферн, в кругу семьи, безопасно, тепло и уютно, но я знаю, что это всего лишь иллюзия. Я отнюдь не нахожусь в безопасности. Пока еще нет.

Слава богу, работа в отеле не позволяет бить баклуши, и вскоре наступает Новый год. В начале января бизнес замирает, но Ферн хочет использовать временное затишье для весенней уборки. Мне необходимо работать и необходимо чем-то себя занять, поэтому я охотно принимаю предложение сестры. К моему удивлению, Ферн не боится грязной работы, и, когда мы драим столовые приборы и столы, скребем полы и плечом к плечу вычищаем камины, все то, что последние двадцать лет я считала минусами своей старшей сестры, теперь кажется ее плюсами. Я больше не вижу в ней выпендрежную, самодовольную деловую женщину, которая на семейных сборищах вечно задирает нос и расхаживает по родительскому дому с телефоном в руках, отдавая приказы. Более того, я нахожу утешение в ее компетентности и силе духа. Ферн очень миниатюрная – ростом не более пяти футов, – но при всем при том несгибаемая. Такое чувство, что, когда я в отеле вместе с ней, полиция меня не тронет, и, хотя в глубине души я понимаю, что сестра не сможет помешать повторному аресту, в ее присутствии мне становится спокойнее. Работа в отеле – единственная вещь, препятствующая моим попыткам залечь на дно в своей квартире, что чревато агорафобией. Кто-кто, а лично я знаю, как возникают разные фобии.

Тем не менее я не показываю сестре своего страха. Ведь тогда мне придется ей открыться, чего я категорически не могу себе позволить. Поэтому в ее присутствии я стараюсь казаться легкомысленной и всячески отмахиваться от истинного положения дел. Я хохочу, когда она отчитывает меня за неуместную шутку, а затем поджимает губы, старательно сдерживая улыбку. Но вечером, когда я иду через парк, возвращаясь домой, или стою на автобусной остановке, у меня по щекам текут слезы. Я оплакиваю Мэдди, образ которой у меня в голове странным образом путается с образом Ферн. Все мои чувства обострены, готовые выплеснуться наружу. Я хорошо понимаю, что прямо сейчас у меня равные шансы как выиграть, так и проиграть.