Шаг в триста лет в прошлое

– Так, ты мне нужен, – решил Петр, – даю тебе полгода отпускных. Ешь, лечись. Женат? Нет? Не порядок! Женись. Я на тебя виды имею. Чинов наберешься да хорошего достатка. Но работать будешь, как проклятый, обещаю. Возвращайся здоровым. Больным тут будет трудно.

У Дмитрия на языке засвербело сказать о зазнобе, но раз уже решил сегодня молчать, то не стал говорить. Но потом решился:

– У князя Хилкова дщерь есть пресимпатичная, любим мы друг друга.

– Хилковы, – помрачнел царь, – старомосковское паучье гнездо. Каленым железом бы его! Хотя, – он задумался, – может так и надо, разбавлять их кровь.

Петр что-то хотел добавить, но не стал. Лицо его потемнело. Помолчал.

Да, – перешел он к другой теме, – у тебя крестьян сколько? Не голодаешь?

– Мужских душ, государь, три десятка, да еще два в семи деревеньках. Всего двадцать девять дворов.

– Мало. Землица, поди бедная?

– Ежели после пала, то урожай будет богатый, а если сеять по прошлогоднему посеву, худой.

– М-да, – оценивающе посмотрел на Дмитрия царь. Крикнул в дверь: – кто там из писарей, подь сюды, дармоеды!

Появился скромный малый с редкой бороденкой, в темной невзрачной одежде.

– Опять с бороденкой, – шуганул его Петр, – скоро головы с бородами буду отсекать, – пригрозил он, но так не злобливо, что было совсем не страшно, – пиши царский указ. Сыну боярскому Дмитрию Кистеню передать пятьдесят крестьянских хозяйств добрых, чтобы в них мужских душ с бабами да детьми достаточно было, с землей, скотом и имуществом по соседству с его вотчиной.

– Государь, у меня поместье…, - попытался уточнить Дмитрий свое материальное положение.

– Цыц! – с веселой злобой в голосе прервал его Петр, – царь говорит, значит, так и есть. А ты знай, молчи, дворянский сын.

Дмитрию пришлось только молча поклониться нежданной царской милости. Поместье в это время дворянам давалось временно и шло на правах государственной собственности на время службы, вотчина же являлось личной собственностью дворянина. Разница огромная. Хотя через полтора десятка лет разница между ними будет стерта совершенно, но все-таки! И еще полсотни хозяйств. О-го-го, живем! То не было ничего, а то хозяин больше ста человек!

– Езжай, – напоследок сказал Петр, завершая разговор, – вернешься в гвардию, обучишься, вспомню о тебе.

Назад Дмитрий вернулся окрыленный. Пока у попаданца ХХI века все шло хорошо и даже очень. На прекрасном счету у царя, впереди блестящая карьера и баснословные богатства. Надо только постараться и стать настоящим солдатом ХVIII века. Вспомним учебку ХХI века и все ОК!

Он зашел в свой бывший десяток дворянского ополчения – собрать вещи. Никита, в неудачном сражении под Нарвой получивший ранение в мякоть руки, поддерживал костер. Похоже было, что и его отпустят, как и Дмитрия, в отпуск по ранению. Крупномасштабная война, похоже, пока заканчивалась. Пауза на несколько лет в виде мелких стычек и небольших набегов.

Хотя Саша знал, что это только короткий, да и то условный, перерыв, но пока дворяне могли передохнуть. И уж, тем более, раненый Никита. С низким уровнем здравоохранения он будет в бою только никудышным довеском.

Его радостно, хотя и частично завистливо встретил весь десяток. Везет же парню! Пощупали сукно мундира, примерились с оружием. Новость об отпуске встретили, как должное – раненый!

Договорились с Никитой, если того на днях отпустят, уехать до родных мест, а если повезет с Дашей, до Москвы, – так веселей. Вдвоем – ратник дворянского ополчения и преображенец – они будут выглядеть колоритно. А затем Дмитрий принялся собирать пожитки – отпускник!

Глава 8

Вначале Никита хотел задержаться с товарищем. Но потом поспешил до своего поместья – не удержался. Да и то – в любви почти всегда третий лишний.

Остался Дмитрий один. Первое время ему было совсем не до отдыха. Если раньше он столицу бы просто проскакал, вариант – устроил дикую пьянку со случайными собутыльниками, то теперь пришлось остановиться на первом попавшемся постоялом дворе и приняться за шуры-муры. Любовь – страшная вещь! Даже не такой уж молодой Саша горел любовью, а Дмитрию кусок не лез в горло. Ух!

Поспешил к Кремлю, нашел усадьбу Хилковых. Подождал, перехватил няню – старушку – настоящий божий одуванчик, – спешащую по хозяйским заботам.

Та сначала испугалась здоровенного незнакомца, бросившегося к ней навстречу. Со страху чуть на помощь не стала звать, но потом признала, припомнив его на пиру. Хорошо было видно, что, с одной стороны, она очень рада, что ее питомица, наконец, нашла свою любовь, с другой, – поскольку отец выбор как бы не одобрял, она за нее боялась, а потому Дмитрия не взлюбила. Такая вот женская средневековая философия. Так сказать, бабья правда. Но берестяную грамоту Дмитрия нехотя взяла и пообещала передать.