Шаг во тьму. Дилогия

Рука нырнула в карман к Курносому, но я уже рассмотрел. Черная «Волга», с виду старая и потрепанная однако мотор работает едва слышно, а шорох шин спрятался в шуме пробуждающегося города.

Машина свернула на обочину, преградив мне путь. Щелкнула и распахнулась дверца, чуть не врезав мне по колену.

Я заглянул внутрь. Гош хмыкнул, глядя на мою руку в кармане. Безнадежно покачал головой.

Ну да, он прав. Если бы это был не он, а те пурпурные ребята… Ни одного шанса у меня бы не было. Ну да, такой уж я растяпа, — когда под утро, после целой ночи слежки, и, в отличие от него, знаю, что они давно уехали. Могу и расслабиться.

Я забрался внутрь, в благодатное тепло. Расплылся по мягкому креслу. Господи, как хорошо‑то — просто сесть в обычное кресло…

Гош повернулся и достал с заднего сиденья сумочку. Вжикнул молнией и сунул мне на колени. Изнутри выглядывала фольга, из разошедшейся щелки пахло ветчиной и укропом. Зеленая крышка термоса.

Я вдруг понял, до чего же проголодался. В животе заурчало и повело.

Не разбирая, где кончается один бутерброд и начинается другой, я впился зубами в край, откусывая сразу от обоих. Ветчина, зелень с огурчиком, и где‑то меж ними был ароматный ломтик сала, набитого зубчиками чеснока… А как пахнуло из термоса, стоило снять крышку — еще даже не вынимая пробки!

— Гош, я тефе говорил, что я тебя люплю? — выдавил я с набитым ртом. Ветчина таяла на языке, запах кофе опьянял.

Но Гош сидел все такой же мрачный. Завел мотор, медленно тронул, выжидательно косясь на меня.

— Да ничего особенного… — сказал я и запихнул в рот остатки бутербродов.

Но Гош все косился на меня. В глазах — никаких сантиментов и шуточек. Голый вопрос.

— Да не заметили они нас. Всю ночь здесь сидели, уехали только час назад.

Ответом мне был вздох.

Опа… Гош, выведенный из душевного равновесия? Дважды за ночь? Не верю своим глазам. Неужели…

— Следили?! За тобой следили?

Гош досадливо поморщился, даже в боковое стекло покосился, лишь бы на меня не смотреть.

Это я тоже мог перевести: что‑то подозрительное было. Не сказать определенно, что это была слежка, но и со счетов сбрасывать нельзя. Потому что опаснее всего те, кто следит умело. А умелая слежка — ее разве толком заметишь? Она всегда как стечение случайностей…

— Да ладно, Гош. Не переоценивай их. Они всю ночь сидели у морга как ни в чем не бывало. А если бы тот парень что‑то заподозрил, они бы сразу смотались оттуда.

Гош только хмыкнул. Вздохнул и безнадежно покачал головой — папаша, отчаявшийся втолковать любопытному карапузу, почему небо синее.

— Надо рассказать Старику, — сказал Гош.

Теперь уже я хмыкнул.

Поглядел на свои коленки. Не знаю, как ему, а мне будет жалко.

— Думаешь, он шутил?

Гош мельком глянул на меня, опять безнадежно покачал головой.

— Да без тебя, — сказал он.

Ах, так он в благородство решил поиграть… Все на себя взять. А я, значит, в это время послушно сидел в городе…

— Тебе, Гош, он ноги резать, наверно, не станет. Но и с тебя четыре шкуры спустит.

Гош вздохнул. Медленно покивал — понимая и принимая. Чему быть, того не миновать…

— Давай хотя бы не сейчас! — взмолился я. — Давай хотя бы узнаем, что в этом чертовом домике, чего они там химичат!

— Опасно.

— Опасно, — кивнул я. — Ну а если Старик не просто тебе по шее надает, а взбрыкнет и запретит сюда соваться? И помогать не станет, и еще натравит Виктора и за тобой тоже следить, чтобы и ты из города носа высунуть не мог? Тогда что?

Гош покосился на меня, вздохнул. Нехотя, но кивнул.

Пилюля не из сладких, при его‑то любви к перестраховке, но он ее проглотил. Или еще не совсем?

— Если уж мы нашли такое место, где они жужжат, как вокруг улья, грех этим не воспользоваться. Надо всех их выследить, а потом накрыть. За одну ночь. Одну за другой. Всех сразу.

— Тогда уж одну оставить, — сказал Гош.

— Почему?

— Не почему, а зачем… — пробормотал Гош. — На размножение.

Верно. Одну можно оставить в живых — пока.

Когда узнает, что стало с ее подружками, испугается, засуетится, бросится связываться с другими суками, каких еще знает — и потянутся от нее новые ниточки, только успевай подрубать.

Мы выехали из городка, Гош прибавил.

Я допил кофе, но вместо бодрости — накатывала сладкая дрема, которой просто сил не было сопротивляться, да и зачем…

* * *

Несколько раз меня приподнимало из дремы в реальность — я разлеплял глаза, оглядывался и снова засыпал. Дорога длинная, а Гош собеседник не разговорчивый.

Гош открыл рот только перед самым Смоленском, когда я уже перестал клевать носом.

— Надо подключать Шатуна, — сказал Гош.

— Хм? — Как‑то новичок слишком уж возле Виктора ошивался, чуть не в рот ему заглядывал. Не заложит он нас ему или Старику? — Думаешь, надо?

Гош кивнул. Объяснил:

— Опасно.

Опасно‑то опасно, кто ж спорит… Прикрытие никогда не помешает. И все же…

— А этот Шатун… — Я поморщился и потер нос. — Он нас, случаем…

Гош покачал головой.

— Уверен?

Гош кивнул.

— Мне бы твою уверенность…

Гош помолчал, все‑таки разлепил губы:

— Наш человек.