Шаг во тьму

Она чувствовала это. Для нее моя голова – прозрачный аквариум, где вместо рыбок мечутся обрывки мыслей и эмоций, а на дне колышутся водоросли памяти и ассоциаций. Для нее, когда-то пользовавшейся людьми, как вещами, было очевидно, что я сопротивляюсь ее попыткам влезть в меня. Яснее ясного. Обычный человек никогда не бывает в таком состоянии, в котором сейчас находился я. Пытался удержаться. Балансировал…

Она чувствовала, что я сознательно задушил приступ паники. Чувствовала, что мне далось это без труда. Чувствовала и то, что я не собираюсь впускать ее, не собираюсь подчиняться. И вся ярость, занесенная в ее вены той зеленоватой дрянью, обратилась на меня.

Ярость и все то, что у нее еще осталось после того, как ей пробили лобные доли.

А умела она многое. До того как попала на этот стол, она прекрасно научилась копаться в головах людей. Заставлять других чувствовать то, что хотела она. Направлять их делать то, что угодно ей… Желать того же, чего хотела она…

И – ярость. Ярость душила ее сейчас, подстегивая, наполняя силой, требуя выхода. Точки приложения…

Невозможно было поверить, что всего четверть часа назад это же существо касалось меня легко, так легко, что я едва заметил! Призрачный ветерок в голове был легким и дружелюбным, тактично убирался прочь, едва чувствовал, что его встречают без радости. То была заискивающая улыбка, не встретившая ответа…

Сейчас в моей голове вращались ледяные жернова. Тяжелые, яростные, неумолимые. Перемалывая все, до чего дотягивались. Выдергивая из моей защиты то одну эмоцию, то другую и – изничтожая.

Огонь, который я так старательно раздувал в себе – давай, сука! попробуй! тебе не сломать меня! не испугать! – вдруг стал прозрачным, наигранным, неуверенным. У меня уже не было этого злого куража – я лишь цеплялся за него, за память о нем. Цеплялся из последних сил, и уже не за что было цепляться, лишь тень…

Уверенность в том, что я куда сильнее этих человеческих остатков, разложенных на столе, выдохлась, растворилась, пропала…

Знание, что я владею множеством приемов противостояния этим чертовым сукам, сменилось растерянностью. На самом деле я же ничего не умею, совсем ничего…

Накатило ощущение, что меня предали, будто я потерял что-то, что-то очень важное… Ну, разве не смехотворно: я, дурак, надеялся, что смогу противостоять ей. Ей, которая сейчас шутя пробивала все мои щиты, раскидывала заслоны, а я-то так настраивался, так выверял нужные эмоции, так раздувал их – все то время, пока зеленоватая отрава струилась в ее кровь и начинала действовать…

Только я знал, что это шло не из глубины меня, а просачивалось снаружи. Ее жернова почти смололи мою защиту – вот что это такое.

Блеснула злость – как же легко я ломаюсь! – и я встряхнулся, зацепился за эту злость, раздул ее. Пусть злость на себя самого, но главное, что это – злость. Яркая, колкая злость – спасительное чувство! Не столь хорошее, как уверенность в себе, но хоть что-то. Выставить ее впереди, щитом!

Я еще могу сопротивляться! А ты, сука, все еще не можешь делать со мной все, что тебе хочется…

Жернова давили все тяжелее, но я еще выдерживал ее удары, не давал ей разорвать мою волю на сотни бессмысленных обрывков. Я еще держался…

Зеленоватая дрянь, разбавленная физраствором, все струилась в ее вены. Лицо становилось все жестче. С каждым вздохом – злым коротким всхлипом – резко поднималась грудь, натягивая платье. Жилы на шее натянулись, она вздрагивала всем телом, вырываясь из кожаных захватов. И скрежет…

Ее пальцы сжимались и разжимались – единственное движение, доступное ей, – и длинные ногти скребли стол, царапали дерево.

Злоба и ярость – ее ярость! – я кожей чувствовал их. Жернова в моей голове стали невыносимо тяжелы, разрослись, расползлись во все стороны, подминая мои чувства и мысли, – мне уже не хватало сил выталкивать ее. Я не успевал выправлять все те вмятины, все сбои в моей душевной механике, которые она вызывала. Все равно что пытаться молоточком выправлять вмятины на машине, когда вокруг носится амбал с кувалдой и крушит, крушит, крушит…

Я уже был выжат до предела. Руки дрожали, глаза заливал пот. Я еле дышал. А она…

Зеленоватая отрава и мое противодействие только сильнее раззадоривали ее. Уже не два жернова, не пять, не дюжина – они были со всех сторон, оглушительный шторм ледяных глыб. И еще несколько минут будет только хуже. Это еще не пик ее ярости, далеко не пик…

Пора. Пора, иначе будет слишком поздно!

Моя правая рука лежала на рычаге, соединенном с дверцей клетки. Я нажал на него.

Несколько секунд, мне нужно выдержать всего лишь пару секунд…

Скрежет петель, пока поднимается дверца. Звон тонких длинных цепочек, разматывающихся с бешено вращающихся барабанов, и еще быстрее стук маленьких лапок…

Серые тельца одно за другим вылетали из клетки, проносились через комнату к столу и вспрыгивали на него. К обнаженным ногам, смазанным кокосовым маслом.

Она взвизгнула, когда первая крыса приземлилась прямо на ногу, вонзив в кожу коготки, пытаясь вонзить и Клыки, – и тяжесть свалилась с меня.