Большинство переселенцев в караванах состояло, например, в сложных родственных отношениях. Более того, на протяжении девятнадцатого столетия все большую важность приобретала роль федерального правительства и крупных корпораций. Корпоративные вкладчики, чьи штаб-квартиры находились в Нью-Йорке, проложили железные дороги: правительственные войска уничтожили отказавшиеся уходить в отведенные им резервации индейские племена: даже ковбои, чей образ нежно хранит популярная мифология, обычно были простыми работниками на животноводческих фермах, нередко принадлежавших иностранным корпорациям. Запад не был страной свободы и открытых возможностей, как пытаются нас уверить тернерианская история и популярное мифотворчество. Многим женщинам, из Азии и Мексики например, которые неожиданно оказались жительницами Соединенных Штатов, и, конечно, индейцам Запад вовсе не представлялся землей обетованной[289]
.Так что бедный старина Тернер оказывается со всех сторон неправ. Однако, как и Фрейд, он неправ правильным образом. Идеи Тернера пригодились историкам-медиевистам, которые используют его теорию границы применительно к расширению территории средневековой Европы. Продвигаясь из Англии в Уэльс и Ирландию, через Центральную Европу, минуя непроходимые русские леса и в итоге сталкиваясь с исламом там, докуда на востоке дошли крестоносцы и где велась испанская Реконкиста, средневековая европейская граница (мы процитируем историка-медиевиста, профессора Ч. Дж. Бишко из Вирджинского университета), безусловно, являлась «единством — не в географическом плане, но в том, что выражает одинаковые глубинные силы средневекового развития и общее подобие целей, методов и достижений»[290]
.