В тот же момент Игорь Алексеевич сделал резкое движение снизу вверх скрещенными кистями, отбивая оружие от себя в потолок, и с силой ударил – точнее, просто толкнул – солдата на его товарища. Последний шаг позволил учителю занять выгодное место и совпал с рокотом взрыва, прокатившимся по коридору, – а потом тишина так и не вернулась, потому что сразу из нескольких мест послышалась пальба. Под потолком мигнул и зажегся экран всеобщего оповещения, но работал только несколько секунд и показал перестрелку в аппаратной между двумя дежурными и полудюжиной солдат – таких же, как эти, в коридоре у лифта. Впрочем, этого никто не видел – в коридоре бушевала куча мала, сбитых с ног сторков лупили чем попало и, если бы не броня – от них мало что осталось бы…
Вакханалию мщения прервал лишь голос Игоря Алексеевича:
– Берендяев, Сайгин! Возьмите их оружие – запереть пленных… а, черт, вон в том помещении, запереться самим, сидеть и не шуметь!
– Есть, Игорь Алексеевич!
– Новенькая! Извини… С тобой пойдет Машуков, его отец на космодроме работает… Коля, отведи новенькую на пост ПКО, пусть все объяснит отцу.
– Есть, Игорь Алексеевич!
– Скорее идите! Ребята, у кого есть пистолеты?
– У меня!
– У меня!
– У меня есть!
– И у меня!
– Так, хорошо… Никишов, Гена, ты будешь за старшего.
– Есть, Игорь Алексеевич… Игорь Алексеевич, что происходит?!
– Не знаю, Гена, ребята, – я не знаю! Скорее всего это и есть долгожданный
Учитель попятился, потом повернулся и заспешил по коридору, держа пистолет в полуготовности. Класс едва не побежал за ним – за взрослым, который знал, что делать.
Генка передохнул и запретил – наглухо запретил – себе думать о маме, папе, о Машке.
– Все слышали, кто старший? – отрывисто спросил он.
Ответом было молчание – напряженное, но не истеричное.
– Что Игорь Алексеевич сказал – тоже слышали? Тогда за мной, скорее!
Их подхлестнул еще один взрыв где-то наверху…
…Из коридора, где располагались младшие классы, выводили ребят.
Аварийный выход на коммуникационный ярус был в коридорчике за поворотом к младшим классам – там и сидели, тяжело дыша и совершенно не понимая, что делать, запыхавшиеся, перепачканные смазкой, мокрые мальчишки и девчонки. Странные, как две капли воды похожие на людей
Кое-кто из младших ревел, но большинство просто цеплялись друг за друга и за воспитательниц. Девчонки смотрели со страхом, мальчишки – кто в пол, кто – волчонком, исподлобья – на идущих рядом чужих солдат. У некоторых пацанов были разбиты лица, двоим помогали идти. Вокруг воспитательниц держались не только те, кому было очень страшно, – каждую из женщин беспомощным, трогательным и решительным кольцом окружали по десятку восьми-десятилетних мальчишек, державшихся как охрана.
Чужаки не осторожничали – они торопились. И по их поведению было видно, что они… они уводят
Они вели рабов. И что рабы, несмотря на возраст, явно непокорны, похоже, их не смущало.
И это решило все.
Наверное, Генке показалась она – эта музыка. Или прозвучала в нем самом… Но она – была, как были чужие солдаты, ведшие младших…
– Будет славный бой… – одними губами прошептал Генка.
И увидел, что глаза сидевших вокруг и осторожно дышавших мальчишек разгораются – как угольки в пригасшем костре от дуновения ветра.
– Мальчишки… – дрожащим голосом сказала Алька.
– Молчи, – оборвал ее Богдан, не поворачивая головы. – Сидите тут. Когда все кончится – нагоните малышей и помогите воспиталкам.
– А вы… куда? – прошептал-вскрикнул кто-то.
– Поговорим о правилах поведения, – отозвался один из мальчишек. – Ну что, броском? Как на гандболе?
– Маль… – Алька осеклась и прижала ко рту ладони…