Шаг за шагом

Приезд мужа поставил Лизавету Михайловну в самое тяжелое положение. Все время их пятилетней разлуки молодая женщина жила совершенно самостоятельно, не отдавая никому отчета в своих поступках; лишь изредка, и то не больше чем раз в два месяца, ей приходилось коротко уведомлять Дементия Алексеича о здоровье и успехах детей — и только. Никакой другой переписки между супругами не существовало; по крайней мере сама Прозорова, в необходимых ответах мужу, ограничивалась лишь этими насущными предметами. И вдруг теперь, через столько лет, в силу какого-то призрачного права, она опять принуждена взять на себя роль малого ребенка, которого, во что бы то ни стало, желают водить на помочах, должна выслушивать упреки и наставления от непрошеного опекуна, неспособного встать даже на одной высоте с опекаемой! Но и это бы все еще ничего, а главное — стоило ли, при таких условиях, посвящать лучшие годы своей жизни на воспитание детей? Разве не могут завтра же отнять их у матери, чтоб перевернуть вверх дном все то, что далось ей с болью и кровью?

К счастью Лизаветы Михайловны, она не принадлежала к числу праздных мечтательниц, способных приняться за излюбленное дело только после того уже, как его благополучно осуществит кто-нибудь другой; Прозорова, напротив, решилась самолично завоевать себе свободу, решилась бороться за нее, как говорится, на жизнь и на смерть. Однако ж, хотя и скрепя сердце, молодая женщина сделала сперва несколько попыток к мирному соглашению; но это ни к чему не привело. Каждый раз, как начинался подобный разговор, Дементий Алексеич показывал вид, что слушает жену внимательно и даже будто не прочь уступить ей; потом понемногу Прозоров впадал в свой обычный раздражительный тон, говорил колкости и в конце концов, неистово замахав руками, заключал обыкновенно скороговоркой: «Глупости, глупости, глупости, матушка, выдумала… и слушать не хочу!» Словом, каждый раз повторялось то же самое, что было и вначале. Видя полнейшую безуспешность мирных попыток, Лизавета Михайловна уже не колебалась долее и открыто бросила мужу вызов: она категорически объявила ему, что не выйдет до тех пор из своей комнаты, пока не получит паспорта. Это случилось в тот же день вечером, как между ними произошла известная бурная сцена, едва не кончившаяся для Прозоровой весьма печально. Напрасно Дементий Алексеич, через замкнутую дверь спальни, доказывал до глубокой ночи жене, что может заставить ее поступать, как ему заблагорассудится, что на его стороне и общественное мнение и всякая всячина; напрасно рассыпался он в уверениях, что им уже приглашены к себе многие знакомые семейства, даже с назначением дня, что ведь таким образом может выйти неслыханный скандал, — молодая женщина твердо стояла на своем.

— Я никого сама не приглашала, а за чужие распоряжения не отвечаю, — холодно и решительно сказала она. — Повторяю вам: я не выйду из своей комнаты, хотя бы вы послали за полицией!

— Да стыд-то… стыд-то у вас где же, наконец? Ведь это совсем… совсем бесстыдство… ну скажите на милость! — говорил Прозоров, метаясь взад и вперед около запертой двери.

— Как хотите, так и думайте, — послышался ему из спальни невозмутимый ответ.

«Шалишь, матушка! — ехидно подумал Дементий Алексеич, — выйдешь… выйдешь небось, как соберутся гости…»

Он, однако ж, совершенно ошибся. Лизавета Михайловна не спасовала даже и в виду скандала. Когда, дня через два после этого разговора, зала Прозоровых наполнилась вечером гостями, хозяйка не вышла к ним.

— Мамочка извиняется, — объявила за нее Сашенька, — она больна и не выходит из своей комнаты.

Дамы, впрочем, не удовлетворились такой отговоркой; они нашли, что могут, как женщины, повидаться с больной и запросто в ее спальне.

— Она… она, верно, стесняется… — заметил сконфуженный Прозоров. — Не одета… не одета, видно, матушка? — обратился он к дочери.

— Нет, мамочка одета, — несколько лукаво ответила та.

Огорченный супруг принужден был после этого по крайней мере раза три самолично слазить, через столовую, к злополучной двери жениной спальни, — да, именно слазить: другим выражением трудно было бы обозначить те воровские ухватки, с какими совершал Дементий Алексеич свои смешные подходы к жене, каждый раз уверяя гостей, что «она еще выйдет». И все-таки Лизавета Михайловна не показывалась.

— Да нет, к чему же ее беспокоить напрасно, когда мы можем сходить к ней и сами, — в один голос объявили, наконец, дамы и, действительно, отправились было разыскивать хозяйку.

Но едва они дошли до столовой, как здесь, в самых дверях, их опять-таки встретила Сашенька.

— Мамочка очень, очень извиняется, — серьезно повторила девочка гостям, — она так больна, что никого не может принять даже у себя в комнате.

После такого категорического заявления оставалось только пожать плечами да удалиться вспять. Дамы так именно и поступили; они вернулись в залу ни с чем, смущенные и несколько озадаченные. Прозоров, разумеется, был взбешен до последней степени, но всеми силами старался показать, что верит и сам в серьезность болезни жены.