Шагай, пехота!

Немецкий полковник снова пошел впереди. Минут через 10–15 мы оказались возле развалин дома, у которого стоял часовой. Он молча пропустил нас внутрь. Между разрушенными стенами виднелся вход в подвал. Мы спустились в него, и я увидел просторное, довольно чистое помещение. По нему, переговариваясь, ходили немецкие офицеры. Увидев нас, все они, как по команде, остановились и выжидающе замерли.

Из противоположного конца подвала неслышно появился невысокий щуплый генерал и направился прямо к нам. За ним понуро шли еще два генерала.

— Господин генерал фон Ленски, — почтительно представил его переводчик, но я уже и так понял, что перед нами командир той самой немецкой дивизии, которая готова сложить оружие.

— Кто вы? — спросил меня через переводчика фон Лепски.

— Командир полка, — ответил я сухо.

— Ваше звание?

— Капитан. От имени советского командования предлагаю вам прекратить сопротивление немедленно. Только в этом случае будут выполнены условия, о которых нам сообщил ваш парламентер.

Фон Лепски дернулся, но быстро овладел собой, только плечи его как-то безвольно поникли.

— За последний час обстоятельства изменились, — надтреснувшим голосом начал он. — Прекратить сопротивление согласна не только моя дивизия, но и вся группировка наших войск, сосредоточенная в этом районе. Наш командующий генерал-полковник фон Штреккер желал бы знать ответ вашего командования.

Я озадаченно повернулся к Клюеву. Такой попорот событий никак не предусматривался нами.

— Надо поскорее сообщить нашим, — шепнул Василий Васильевич.

Как ни хотелось быстрее покончить со всеми формальностями, но Клюев был прав — необходимо известить наше командование о новых обстоятельствах капитуляции немцев.

— Я должен сообщить об этом командующему армией, — громко произнес я.

— Хорошо, — фон Ленски отрывисто кивнул.

Примерно минут через двадцать мы снова были в батальоне Ананенко. К моему удивлению, там нас уже ждал заместитель командующего армией генерал-майор М. И. Козлов.

— Как там фоны? — нетерпеливо спросил он. — Командующий очень интересуется делами с капитуляцией немцев.

Я подробно доложил обо всем, с чем мы столкнулись в немецких штабах.

— Набивают себе цену фашисты! — усмехнулся генерал Козлов и оживленно добавил: — Вперед, сталинградцы! Наша все-таки взяла!

…Генерал-полковник фон Штреккер, высокий, худой, с прыгающим от волнения кадыком на морщинистой шее, стоя навытяжку, напряженно слушал генерал-майора Козлова, который перечислял условия капитуляции и пригласил фон Штреккера следовать к командующему армией генералу Жадову.

— Разрешите мне взять с собой адъютанта? — нерешительно спросил Штреккер и поднял на генерал-майора Козлова слезящиеся водянистые глаза. Тот махнул рукой: мол, черт с вами, берите.

Когда мы вышли из штаба командующего северной группировкой гитлеровских войск, на улице уже строились колонны пленных немцев. На восток длинной вереницей тянулись солдаты и офицеры уже несуществующей 6-й армии.

Жалкий вид был у этих горе-завоевателей. Многие из них брели по дороге на Дубовку с отмороженными носами, ушами, закутанные в тряпье, в эрзац-валенках из соломы. Только наша 343-я стрелковая дивизия взяла в плен 6796 гитлеровцев, из них 4 генерала, 12 полковников, 112 остальных офицеров, 510 унтер-офицеров.

В районе Тракторного завода дивизия захватила у врага 67 орудий разных калибров, 13 минометов, 8 шестиствольных минометов, 207 пулеметов, 30 танков, 6 бронемашин, 2 склада с горючим и боеприпасами и много другого вооружения и имущества.

* * *

Над Сталинградом было ясное, спокойное небо. Таким оно было впервые после 200 долгих дней и ночей великого сражения.

И надо же было такому случиться, что именно в этот день, 2 февраля, день, когда бои уже закончились, я получил третье, к счастью последнее, ранение на войне. А случилось это так. После того как я проводил генерала Козлова вместе с пленным немецким генералом фон Штреккером с участка полка, захотелось мне посмотреть на Волгу-матушку, пусть и снегом заметенную. Как-никак три месяца воевал возле нее, а в глаза не видел. Взял с собой автоматчика и пошел через развалины Тракторного завода. И только мы вышли на перекресток, откуда хорошо была видна Волга, только я обвел ее взглядом, раздался выстрел. Тут же мне обожгло правую ногу, и я упал. Подбежал автоматчик.

— Что с вами, товарищ капитан?

— Да вот, кажется, ранило, — говорю, а сам думаю: «Вот угораздило. В боях цел остался, а тут на тебе… Поистине: пуля — дура».

Перевязал мне красноармеец ногу, помог добрести до штаба ножа. А оттуда в медсанбат. Там осмотрели рану, оказалось, что кости бедра не повреждены (хоть в этом мне повезло), по тем не менее хотели отправить в госпиталь. Попросил я соединить меня по телефону с командиром дивизии, доложил ему ситуацию, и тот разрешил мне остаться в медсанбате.

* * *