Шагай вперед, мой караван... (СИ)

Натель вдруг оторвалась от своего занятия, внимательно посмотрела на Лану и как бы безотносительно произнесла:

- Все, кто сегодня здесь, для меня желанные гости. Особенно вы, Лана. Мы с вами души родственные. И вы это чувствуете не хуже меня.

Лана покраснела, как школьница, пойманная на месте преступления. Но уже в следующий момент теплая волна умиротворения захлестнула ее. Ей стало вдруг легко и комфортно в этом роскошном доме на вершине холма.Она ничего не ответила, потому что в ее ответе не было нужды.

- За стол, друзья! Все за стол! - провозгласил хозяин. - Не губите мой труд. Остывший шашлык это уже не шашлык.

Какое-то время все самозабвенно расправлялись с угощением, говорили тосты, в смысл которых Лана даже не пыталась вникать, пили, курили и снова ели.

Но постепенно разговор перешел на эмигрантскую тему. Лана впервые узнала, что есть эмигранты и есть иммигранты. Иммигрант это тот, кто покинул свою страну, а эмигрант тот, кто живет в чужой стране. А может наоборот. Говорили о трудностях привыкания, о необходимости выжить и приспособиться. Сергей обвинял соотечественников в чрезмерной изворотливости.

- За фантастически короткий срок, - говорил он, - “старожилы” обучают новичков искусству охмурять доверчивые американские власти, выбивать для себя, прикидываясь бедными и немощными, welfare, foodstamps, disability, retirement и прочее.

- А что это такое? - наивно спросил Левон.

Присутствующие, давно уже поднаторевшие в данной науке, снисходительно заулыбались.

- Все это разные программы государственной помощи неимущим, - объяснил Сергей. - Welfare, например, своего рода подъемные на обустройство при въезде в страну. А некоторые умудряются сидеть на нем годами, даже если уже работают.

- Я тоже сижу на велфере, как беженка, - с вызовом сказала пожилая дородная дама. - Уже сколько лет! Ну и что? Если можно получать эти деньги от государства, зачем отказываться. И работаю бэбиситтером. Я вовсе не чувствую себя преступницей. Я - специалист высокой квалификации, пасу здесь за копейки чужих детей. Так кому должно быть стыдно, мне или государству, которое чихать хотело на мою квалификацию?

- Остыньте, милочка, - вмешалась гостья из джакузи. - Америка никого из нас не приглашала и ничего не обещала. Мы сами рвемся сюда со всех концов света. Лично я считаю, что Америка действительно самая гуманная страна в мире. Мы не ударили для нее палец о палец. А она кормит нас, лечит, дает кров. Так этого нам, видите ли, мало. Мы так и норовим ее охмурить, обойти, урвать побольше. Да еще и хаим ее, ворчим, обвиняем, иронизируем.

Женщина умолкла. Над столом на какое-то время повисла напряженная тишина, которую нарушили редкие тяжелые хлопки.

- Браво, мадам, браво, - без тени улыбки проговорил доктор. - Прекрасная речь. Тебе бы адвокатом быть, а не моей медсестрой.

- Так это я здесь медсестра, дорогой Виталий Яковлевич,- запальчиво парировала ораторша. - А в той жизни я была подающим надежды пульманологом.

Теперь Лана слушала, впитывая каждое слово, пытаясь разобраться в нелегкой и пока еще закрытой для нее эмигрантской ситуации. Ее внимание привлекло словосочетание “в той жизни”. Как человек, увлекающийся эзотерикой, она привыкла вкладывать в это понятие вполне определенный смысл: “в предыдущей инкарнации”, “в прошлом рождении”. Но в данном контексте наверняка имелась ввиду жизнь на Родине. Получается, иммиграция это некая фатальная черта, разрезающая человеческую жизнь на два самостоятельные отрезка - “до” и “после”.

- А я никого и не обвиняю, - почему-то решила оправдаться полная дама. - Я просто пытаюсь обеспечить себе сносное существование.

- А что бывает, когда сносного существования не получается? - поинтересо- вался Левон.

- Это вы у меня спросите. Это по моей части, - отозвался хозяин дома. - Я ведь за день сталкиваюсь с десятками человеческих судеб. Лечу в основном наших, эмигрантов. Причем, пожилых людей. Какого сорта лекарство они больше всего ждут от меня? Участия. Участия и понимания. Хотя зачастую и сами не понимают, что с ними происходит. Внешне жизнь их складывается здесь вполне благополучно. Никто не голодает, никто не остается без крова. О них заботятся. Увы, не их собственные дети, а чужое государство. Потому что весь уклад жизни в Америке не оставляет времени их детям на заботу о родителях, и старики чувствуют себя одинокими и заброшенными. У врача тоже нет времени на участие. Да и помочь мы мало чем можем, поскольку истоки их душевных срывов лежат вне сферы нашей компетенции.