Шагая к бесконечности (СИ)

Однако теперь, еле сумев подняться на ноги, чудом доковыляв до заветной комнаты и распахнув в неё дверь, Эрик внезапно осознал, что ни на одной картине, дарованной ему Мерлином, Кристины нет и никогда не было. С каждого изображения на него смотрела Аделина. Ее глаза с мерцавшими в них огоньками, её изгиб губ в улыбке, что озаряла её лицо на их свадьбе, её родинка на щеке, за которую цеплялись кристально-чистые слёзы, когда она плакала, стоя перед ним…

И которой никогда не было у Кристины!

Эрик застонал, закрывая руками уши, тщетно пытаясь заглушить слезливый, полный боли голос, выкрикивающий: «Я его ненавижу! Надеюсь, он все ещё горит в адском огне и будет гореть ещё очень долго за то, что сделал со мной! Он и его чертово благородство!»

Что он наделал?

Впервые в жизни Эрик ощутил, как все его существо опалило огнём тяжёлой, неотрицаемой вины. Он отверг её, обрёк на бессмысленную жизнь и адские мучения после смерти. Да, он хотел как лучше, да, Мерлин хитростью вынудил его согласиться на это… Только что это меняло? Разве это поможет ему теперь изгнать выжженные в сознании слёзы той, кого он любил, и злосчастную чёрную розу, которую не смыть с её тонкой руки?

Конечно же, Мерлин и Моргана знали обо всем и так и планировали с самого начала – что он, оттолкнув от себя свою любовь, а затем забыв о ней, в её отсутствие на земле остановит свой взгляд на той, что так на неё похожа, и, в неведении своём, даже не заметит подвоха! Однако, как бы там ни было, жертвой какой бы демонической паутины интриг он ни стал, с него это не снимет вины. Его никто не заставлял так поступать, и теперь от этого пострадала Терезия. Если бы он только мог забрать себе всю её боль! Теперь, задыхаясь, он мечтал об этом, ведь он заслужил её куда больше, чем она!

Но тут же, словно в насмешку над его отчаянием, в голове его зазвучали слова Морганы, сказанные ею не так уж давно, но, кажется, вечность назад: «Так ничего и не понял… А поймёшь, будет поздно. Свой самый страшный грех ты уже совершил, но теперь ты не помнишь его, а потому за него не страдаешь. Когда вспомнишь… готов будешь не только сам за него сполна выстрадать, но и чужой грех на себя взять, только поздно будет… Потому что уже поздно… Слишком, слишком поздно…»

Старая ведьма! Конечно же, она знала все с самого начала, знала, что теперь Эрику одна дорога – глубже в бездну, в которую он сам себя загнал…

Слёзы жгли мужчине глаза, но он не обращал на них внимания – слишком мелкой и незаметной была эта боль по сравнению с тем, что творилось теперь у него на душе. В отчаянном порыве он выбежал из комнаты, заполненной портретами, и захлопнул туда дверь, а затем проследовал дальше, туда, куда убежала Аделина.

Она стояла перед порталом, замерев, как статуя, и, кажется, даже не дыша. Эрик остановился, глядя ей в затылок. Он должен был что-то сказать – попытаться объяснить и попросить прощения, хотя никакие слова не искупили бы того, что он с ней сделал – но сказать он не смог вообще ничего. Душившие его слёзы не давали произнести ни звука, и он мог лишь смотреть на то, как она все стояла, не оборачиваясь и даже не двигаясь. Он медленно подошёл к ней, не зная, что делать дальше… И сил его хватило лишь на то, чтобы упасть рядом с нею на колени, уткнувшись лицом в её расслабленную руку и позволяя слезам пролиться на неё.

– Эрик? – негромко и будто полусонно окликнула она, склоняя голову, чтобы посмотреть на него, – это Вы? А отчего Вы плачете?

Медленно, будто слегка заторможенно опустившись на колени рядом с ним, она отняла руку, чтобы заглянуть ему в лицо, но Эрик был не в силах поднять на неё взгляда. Лишь на мгновение, пытаясь избежать его, он все же взглянул ей прямо в глаза, и тут же закрыл свои, чтобы избежать подобного вновь, но было уже поздно. Одного взгляда, выражавшего все то, что чувствовал сейчас Эрик, хватило, чтобы Аделина все поняла.

Она решительно взяла его рукой за подбородок, поднимая его голову чуть выше и безмолвно приказывая посмотреть на неё. Через силу, Эрик подчинился, открывая глаза и снова глядя прямо на неё. Каждая секунда этого взгляда теперь казалась ему сущей пыткой, а потому, когда его лицо обожгла пощечина, он ощутил едва ли не облегчение. В конце концов, это было меньшее из того, что он заслужил, и он мысленно собрался, готовясь ко второй…

Вместо которой Аделина, всхлипнув, кинулась ему в объятия.

Голова мужчины ещё не успела осознать, что только что произошло, а руки уже сами потянулись покрепче прижать к себе ту, кого он любил. Сердце у Эрика заколотилось настолько быстро, что, казалось, вот-вот пробьёт грудную клетку.

Чуть отстранившись, он вновь взглянул на неё, уже без страха, но с непониманием: он ожидал ненависти, он заслужил её… Однако в ярко сверкавших глазах девушки он видел лишь облегчение и сочувствие – ведь теперь, осознав, что перед ней её муж, она совершенно иначе взглянула на его трагедию, на искалеченное тело и изуродованное лицо…