Шагги Бейн

После ужина Джоани показала мальчику, где он будет спать. Несмотря на наличие столовой, дом Миклвайтов был очень небольшим. Старший мальчик спал на односпальной кровати в узком шкафу под достославной лестницей. Он был преподавателем химии или кем-то в этом роде, и его шкаф украшали сувениры, связанные со вселенной «Звездного пути» и подвешенные к потолку на невидимой рыболовной леске. Если их самый умный и старший спал в шкафу, то мальчик и представить себе не мог, куда отведут его.

Джоани провела Шагги наверх, они миновали три или четыре маленькие спальни. Обнаружился еще один Миклвайт, седьмой, мальчик, тоже по имени Хью, который отсутствовал – находился в Армейском кадетском училище[138]. Джоани включила голую лампочку и сказала, что он, новый Хью, может спать здесь, «только, имей в виду, временно». В комнате царил кавардак, она, казалось, застряла в чистилище между спальней ребенка и мужчины. Он увидел маленьких зеленых солдатиков, приклеенных к подоконнику рядом с постером обнаженной Саманты Фокс[139]. Хью Миклвайт держал свою одежду, чистую и грязную, без разницы, в груде, накиданной рядом с кроватью. Шагги расчистил местечко на простынях и сел на продавленный матрас. Голова у него кружилась.

Он принялся загибать пальцы. Если считать Лика и Кэтрин, то у Шага всего набралось четырнадцать детей. У него было четверо своих от первого брака, потом Шагги, потом он прибавил Кэтрин и Лика, а потом подсобрал еще семерых подрастающих Миклвайтов. У его отца было три сына, носивших его имя: по одному на каждую из его женщин. Закончив свои подсчеты, Шагги почувствовал себя счастливым оттого, что имел хоть эти три часа отцовского времени.

Большой Шаг завел привычку прятаться в своем такси: двойные смены, вторые смены, ночные смены, ранние смены. Шагги же, со своей стороны, бродил в тени высоток и прятался от всего их семейства. По утрам Джоани выпроваживала мальчика из дома. Говорила, что отцу нужен покой, чтобы поспать, «вот что ночные смены делают с таксистами». У двери она засовывала ему в руку сэндвич с вареньем и очищенную морковку и говорила, чтобы шел играть и не возвращался до темноты. Она показывала вдаль и обводила рукой весь район, что подразумевало: ей все равно – он может гулять где хочет.

Если все остальные ребята были в школе, то Шагги проводил время, бродя по высоткам. На каждом этаже высотки между квартирами была встроена общая прачечная. Прачечные представляли собой бетонные гулкие комнаты с одной стеной из ячеистых шлакоблоков, а потому с этой стороны фактически были открыты стихиям. Домохозяйки вешали там выстиранное белье и ждали, когда глазговские ветра высушат и заморозят его. Шагги поднимался на лифте с этажа на этаж, пока не находил незапертую прачечную. Чем выше, тем было лучше. Он садился, просунув руки и ноги в ячейки, и смотрел на выстроенный из песчаника город, простирающийся до самого Сайтхилла. Северный ветер обжигал его лицо, пока он сбрасывал на землю маленьких зеленых солдатиков. Он старался разглядеть черную линию на горизонте и представить там мать. Скучала ли она по нему? И даже жива ли она вообще?

К тому времени, когда Агнес вернулась, мальчик уже почти три недели отправлял на смерть зеленых солдатиков, бросая их из высоток. В конце концов она сама себя выписала. Она позвонила, и Шагги с мрачным любопытством смотрел, как Джоани Миклвайт источает ненависть на всю катушку. Он чувствовал себя предателем оттого, что находился в доме блядовода, видел и слышал, как она бросила трубку после разговора с его матерью, и они все принялись смеяться, произносить унизительные слова в ее адрес, разделывать на части, как старую курицу. У мальчика разрывалось сердце, когда он видел, как они упивались ее несчастьем. Он умирал от ужаса при мысли о том, что она может подумать, будто он теперь – один из них, будто он смеется над нею вместе с ними. Он подумал о ее запястьях, о крови на кухонных полотенцах и, как большой ребенок, разрыдался от чувства безысходности прямо перед ними.

Джоани вдруг сменила тон. Мальчик не понимал, почему это она вдруг стала по отношению к нему такой дружелюбной. Шагги претерпел трансформацию: он перестал быть обузой и превратился в полезную пешку. Для Джоани он стал теперь замечательным, волшебным, болезненным способом показать Агнес Бейн раз и навсегда, кто вышел победителем.

Агнес устала от всех своих угроз и слезных просьб. Она сидела перед туалетным столиком и превращала свои волосы в жесткую корону из черных роз, покрывая их слой за слоем дорогущим лаком для волос. Она надела свою узкую черную юбку и свежую белую блузку, а поверх – свое хорошее мохеровое пальто, убедившись предварительно, что его рукава закрывают ее незажившие, забинтованные запястья. Она чуть не залпом выпила три банки пива, потом вскрыла газовый счетчик и вызвала такси.