Шаги по стеклу

– Что? – переспросила красная ворона, которая слегка смутилась и даже расстроилась (Квисс ничем не выдал своего торжества). – Об этом, говоришь? – Она подлетела поближе. – А-а, этот здесь давным-давно. – Ее голос обрел прежнюю уверенность. – Как же его зовут?.. Годо… Горио… Геррут… что-то в этом роде. Понимаешь, записи ведутся довольно-таки небрежно. Странный субъект… послушай, а ты не хочешь испытать это на себе? Могу показать где…

– Не хочу, – твердо произнес Квисс ей в ответ и, печатая шаг, направился к выходу. – Меня это не привлекает. Пойдем-ка отсюда.

Он так и сделал – обратился с расспросами к сенешалю, который среди кухонного лязга и грохота подтвердил почти все, о чем вещала красная ворона.

– Ну и что дальше? – Сенешаль пришел в раздражение. – Ты увидел свою вероятную судьбу – и что из этого? Что прикажешь делать? Будь доволен, что не поддался на предложение красной вороны; стоит только ввязаться – обратно по собственной воле не выберешься, слишком заманчиво. Если кто-нибудь не явится тебя вызволить, так и останешься там по капле впитывать всевозможные человеческие радости. А когда у тебя начнет подводить живот, будет уже поздно. Вылезешь за пропитанием – и это покажется лишь бесцветным сном по сравнению с тем, чего ты лишился. Птица только этого и добивалась. Она хотела подвести тебя к незанятой дыре в потолке – и бросить. И забудь, что она там болтала про свободу воли. Отверстия дают полный контроль над умами. Все можно изменить. Каждый ум – это отдельная вселенная. Ни в чем нельзя быть уверенным. Больше мне нечего сказать. Если хочешь получить официальный допуск туда, где только что побывал самовольно, напиши заявление и подай его мне как положено. А теперь сделай милость, оставь меня. – Сенешаль нахмурился и двинулся к себе в кабинет, вверх по шатким деревянным ступеням, прочь от нескончаемого хаоса кухни.

Квисс вернулся в игровой зал. Слабые от старости ноги еле несли его тело.

Аджайи не услышала от него ни слова.

Он стоял у перил балкона.

Да, красная ворона была права. Она сама не знала, не могла с уверенностью утверждать, могла только догадываться, сколь страшен удел спящих, если соблазняла его испытать на себе их участь, чтобы бросить его там, а самой улететь, но она была права – она верно предсказала, как подействует на него это откровение.

Вот уже сто дней и ночей все мысли Квисса – и, что еще важнее, все его сны – были заняты воспоминаниями об этом низком бесконечном подземелье. Его охватила безысходная, черная тоска, она тяготила его непосильным бременем. Он ощущал себя закованным в доспехи воином, которого поглощают зыбучие пески…

Он все время думал про это необъятное пространство, про плен бесконечности. Столько людей, столько несбывшихся надежд, проигранных партий, отринутых мечтаний; и этот замок – единственный островок искаженных случайностей в застывшем океане утраченных возможностей.

Обманчиво-яркий образ, который он лелеял в былые дни, – коричневые руки, синее небо, прорезанное одной-единственной сверкающей линией, – теперь обернулся сущим мучением, не давал покоя даже во сне. Это глубокое, темное, бесшумное и многоголосое подземелье уже захватило его рассудок. Безграничное пространство, бездонное отчаяние.

Его решимость, его надежды – некогда такие яростные, могущественные, неукротимые и манящие – со скрипом остановились, покрылись ржавчиной, попали в рабство.

Это все замок. Так он действует и на себя самого, и на тех, кто внутри. Изнашивает, мало-помалу стирает в порошок и одновременно разъедает, подтачивает и парализует, словно смесь воды и песка, попавшая в гигантский двигатель. Сейчас он особенно остро это ощутил. Он почувствовал себя ненужным, как песчинка.

Глядя вниз на раздробленные, покрытые снегом сланцевые обломки, он качнулся с пятки на носок и не смог унять дрожь. Чтобы не тряслась челюсть, пришлось стиснуть зубы. Его чуть не сбил с ног порыв ветра. «Холодный, как ледник», – подумал он и мрачно улыбнулся. Медленно текущий ледник. Достойный образ, такой не стыдно унести с собой в могилу, сказал он про себя и опять вспомнил комнату, где струилось стекло. После откровений красной вороны это было последней точкой. Вот что на самом-то деле толкнуло его сюда, вот почему он теперь стоял здесь.

Это была одна из комнат, на которую он набрел именно в тот день, совершая одну из своих нечастых вылазок. Он отправился просто побродить, но, как всегда, заблудился, а потом оказался в каком-то зале с толстыми стенами, где гулял ветер, наметая под окнами сугробы на стеклянном полу.

В оконных проемах еще сохранились остатки металлических переплетов; он это заметил, когда хотел выглянуть наружу, чтобы сориентироваться по виду из окна (если его не подводило чувство ориентации, там должны были виднеться сланцевые копи, да только в последнее время это чувство удручающе часто стало его подводить).