Шаги в бесконечности

Владимир Михановский ШАГИ В БЕСКОНЕЧНОСТИ

Что движет жизнью минутной?

Кто в сердце разжег костер?
Зачем ты с Земли, уютной
ныряешь в холодный простор?

Да, сердца жадная жажда

сильнее, чем смерть и мор.
Погибший однажды и дважды, —
вспыхнешь вновь, как костер.

Путь твой — не гладь аллеи,

не броскость шоссейных стрел:
на том же огне Прометея
Джордано Бруно горел.

Мир еще не рассказан,

можешь его вдохнуть.
Разве тебе заказан
к тайнам великий путь?

Пролог МИР, ЗАМКНУТЫЙ В СЕБЕ

Дождь, повинуясь заранее заданной программе, прошумел третьего дня, но дорожки еще хранили влагу. Берегли они и немногочисленные следы тех, кто накануне прошел здесь. Преобладали шестипалые вмятины, с резким углублением посредине, совсем редко попадались человеческие — с узкой ступней и боковыми штрихами от магнитных присосков.

Еще не хозяйкой, а гостьей была ранняя осень. Солнечные дни преобладали, но чувствовалось — устойчивое ненастье не за горами.

В это утро на низкое небо часто набегали тучи.

За долгие годы, проведенные на «Пионе», Икаров никак не мог к ним привыкнуть. Капитану казалось, что здешние тучи чем-то неуловимо отличаются от тех, на Голубой, хотя он хорошо знал, что эти серо-белые громады — точная копия земных облаков. Инженеры Лунных стапелей превзошли самих себя, всю душу вложили в корабль. Будто предчувствовали, что полет «Пиона» будет слишком долгим.

Осенние листья не падали. Отделяясь от ветвей, они оставались висеть в воздухе. Некоторые, повинуясь случайному капризу воздушных потоков, опускались вниз, на узкие дорожки, но были готовы взлететь при первом порыве ветра.

Утро было тихое, и это странно контрастировало с облаками, торопливо бегущими по небу. «Синхронизация разладилась, — подумал капитан. — Будет чем заняться вечером».

Изредка набегал ветер, и тогда капитану чудилось, что он попал в обычный земной мир, в золотую круговерть осеннего леса. Только листья, кружась, забывают опускаться на землю.

В воздухе еще висели капли — остатки дождя, впрыснутого в оранжерейный отсек корабля искусно скрытыми пульверизаторами. Когда сквозь тучи пробивались солнечные лучи, прозрачные шарики, плавающие в пространстве, вспыхивали, словно самоцветы. Крупные шары переливались так ярко, что капитан жмурился, глядя на них.

Призрачно и невесомо синели дальние горы. Воздух начинал нагреваться, и заснеженные пики, казалось, дрожали и струились. Острые зубцы растворялись в бледном, выцветшем небе.

Вскоре горизонт очистился от облаков.

Капитан, приставив ладонь козырьком, вглядывался в даль. Горы не меняются. Они такие же, какими вышли из рук лунных видеопластиков. И все же благодаря игре светотени они каждый раз кажутся новыми.

Утренняя прогулка давным-давно превратилась для Икарова в ритуал — поначалу трудный и ненужный, затем привычный. В роще, среди берез и кленов, легче думалось, и мысли на вольном воздухе не были такими мрачными. На вольном! Снова иллюзия.

Возвращаясь на дорожку, капитан на миг позабыл об осторожности, и прозрачный сверкающий шар воды мигом обволок его, растекшись по комбинезону.

Сколько суждено ему еще таких прогулок? Сколько раз будет он выходить сюда по утрам — сюда, где знакомы каждый куст, каждая ветка, каждый изгиб узких дорожек?

Быть может, неспешной чередой пройдут годы. О, как хотел бы капитан в иные минуты поменяться ролями с графом Монте-Кристо, упрятанным в крепость Иф! Хотя стояла она на острове, но остров-то был в земном море, омывающем земные берега. А для него, Федора Икарова, капитана «Пиона», Земля остается мечтой. Так бесконечно далек он от землян, несмотря на то что каждое утро прогуливается в оранжерейном отсеке, ведет бортовой журнал и собирает с помощью экипажа бесценную информацию в ближнем космосе.

И сколько ему суждено видеть над собой осточертевшее виниловое небо, вдыхать воздух, выработанный в регенераторах, пить искусственную воду, есть синтетическую пищу? Неужели он больше не увидит человеческого лица, не услышит живого голоса, смеха? А может, нить его жизни оборвется раньше, когда «Пион» скользнет вниз, плененный притяжением Тритона — Черной звезды?

Капитан глянул на часы и направился к выходу. Работы на сегодня намечено немало, а поблажек Икаров не давал ни себе, ни экипажу.