Шаги в глубину

«Имеет. Только не для такого идиота, как ты».

Я и на ангстрем не пролезу в мысли ледяного чудо-оружия, но не понимать очевидного может только некий заикающийся обормот.

— За мной шла смерть, Алекса…

Красиво сказано, только вот пафосно до чертиков, как и положено сыну канцлера человеческой империи.

— …в-вот и получается, что лучшее, что со мной случилось за в-все это время, — это ты.

Ух. Впрочем… На фоне того, что я услышала, у меня были все шансы и впрямь оказаться лучшим. Луч рыжего света в, мать его, темном царстве.

— Я тебя люблю, — сказал он.

«Гонишь»,— отстраненно подумала я, чувствуя его пальцы на своей щеке.

— Т-ты… Просто не бросай меня.

«Пошел вон, придурок!»— орала я, гладя его щеки ладонями.

Пошел вон, ты же пожалеешь, идиот. Тебе же прямо на утро хреново будет, ты же как был обормотом, так им и остался, ты очень-очень-очень пожалеешь!..

Я мертвой хваткой впилась в его спину, моя шея горела от поцелуев — а я смотрела в потолок. Он-то пожалеет, а вот я — нет.

Видишь ли, мой обормот…

«Ты мне нужна».

Это ведь до чертиков взаимно. До чертиков.

* * *

Я лежала в кровати и смотрела на невидимый потолок. В каюте было темно, тепло и уютно. До мертвого ничто в любом направлении тянулись сотни метров корабельной плоти, а в ушах словно набилась вата, и только сдвоенный пульс убеждал меня: я не оглохла.

И я впрямь это все выслушала.

— Дональд, — позвала я, — ты ведь знаешь, что я свихнулась, верно?

— Знаю.

«Знаю».Ты просто чудо, сын ЕгоМеча. Ты не засыпаешь, не уходишь, ты лежишь рядом и говоришь, что знаешь. Ты просто ублюдок.

— Почему ты устроил тот фарс с файлами «Телесфора»?

Темнота молчала и ровно дышала носом — у него даже частота дыхания не изменилась. Черт, ты ведь так научишься врать даже мне, обормот.

— Я в т-тебя верю.

— О, неужели?

— В конце концов, я оказался п-прав. Д-делал, хотя и не помнил, почему п-прав.

Бред? Все-таки засыпает. Он отрубается, рассказывая мне об этом. Я сжала кулак и чувствительно двинула его в нервный узел на руке.

— Пх-х-х… Алекса!

— Договори.

Тишина — вязкая и пахнущая откровениями.

— Способность к созданию РПТ и безумие н-напрямую связаны. Б-без одного нет другого.

Чего-то такого я и ожидала.

— Ты старался меня отвлечь?

— П-примерно. Наверное… Не знаю.

Я потянулась.

— Отвлечь от чего? От шизофрении? Может, ты и диагноз знаешь?

— Могу п-поспорить, что ты сама не знаешь своего диагноза.

Черт, мне нравится этот тон. В этом тоне так мало неуверенного мальчика с крутого фрегата и так много сына канцлера. Который, кстати, понятия не имеет, как думает женщина. Ей-богу, внимательный и осторожный пацаненок, который все выволакивал на удаче и обаянии, вдруг перемешался с отчаявшимся парнем «мне-все-простят».

В удачных пропорциях. Для меня как раз, дурищи.

— Не знаю.

— Потому что нет т-такой болезни, — сказал Дональд и осторожно поцеловал в плечо.

— Нет?

— Нет. Это безумие понарошку. «Б-болезнь» закладывают в детстве. Нарочно. Раз ты способна инициировать режим п-продвинутой тактики, то ты участвовала…

Слова уплывали в звон. Тысячи подопытных. Единицы положительных А10.

— Не сходится. Почему я не попала в проекты подготовки пилотов?

— Это б-было самое начало. Ставились эксперименты без г-гипотез. Никто точно не знал, как д-должен выглядеть результат.

Я нашла непослушный локон — вечного виноватого во всем. Нашла, дернула. Не помогло.

— То есть нам просто не повезло встретиться раньше?

— Смешно, п-правда?

Смешно. «Мама. Чтоб тебя, мама».

Я тянулась к парню, чтобы забыть о том, что ты сделала со мной. Спасибо тебе, век помнить буду. Недолгий век, мама, но какой уж есть.

Глава двадцать вторая

В офицерской столовой было уже пусто. Мы нагло расселись в самом центре небольшого зала, жевали безвкусный завтрак и молчали. Черт, «мы». Вопреки моим опасениям обормот не удрал — и его безвольно-трогательное «не бросай меня» обернулось на деле чуть ли не «я тебя не брошу». И все бы было хорошо, только почему же мне так хреново?

По-че-му?

На самом деле я, конечно, знала ответ, но только очень уж глупо искать, хотеть, получить — и не уметь просто радоваться вырванному кусочку счастья. Счастье на поверку оказалось сложноватой штукой. И, кстати, довольно болезненной: так бурно отмечать окончание целибата все же не стоило.

— Ты заелся, — сообщила я Дональду, чтобы отвлечься. — Свинтус.

— А… Эм.

Как можно заесться этой дрянью — ума не приложу. А этот кадр успевает по полной программе. Дичь какая-то это все: и устряпанный своим завтраком Дональд, и тоскливая пустая столовая, и мое желание просто запрыгнуть на стол и повиснуть на его шее.

«И ты меня не бросай. Ну пожалуйста, ну что тебе стоит?»

Я молча сунула ложку в рот и посмотрела, как обормот вытирает подбородок.

— Добрый день. Можно к вам?

«НЕТ!»

— Привет, Валерия.