Шаги в глубину

Я увидела три свои тени, и каждая жила отдельной жизнью, потому что даже преломленный сквозь изнанку свет перестает быть просто светом и становится чем-то другим. Я оглянулась.

Огромные поля светопреобразователей, куда ни глянь, антенны, летное поле штурмовиков невдалеке. Все вокруг уже колеблется, уже дрожит, еще десяток шагов, и нас затянет в угольную грань, в многомерное путешествие. И шарик катится не туда, не туда, прочь от «зеро», и крупье уже изображает сочувственную улыбку… Алекса, откуда это? Ты что, играла, родная?

Наверное, на пороге смерти перед глазами проносится не только своя жизнь.

Рев сирены ПВО не спутаешь ни с чем — это как тебя засовывают в сабвуфер и включают драм-металл. Тревога набрала децибелов, она теперь орала по полной, и я облегченно нашла нужные сигмы нервных окончаний на шее у обормота.

И потому пропустила тот миг, когда в атмосферу ввалился челнок.

Пылающая звезда пикировала, не заботясь ни о чем — даже о торможении.

Угол падения и лучи солнца мешали сказать точно, но, по-моему, челнок даже ускорялся.

Дональд оживал у меня под мышкой, откуда-то слева в зенит протянулись шлейфы ракет, а я вгоняла ногти себе в ладони, понимая, что вот оно. Не отрывая взгляда от неба, я оглушила подбежавшего охранника, вывернула локоть и всадила его же указательный палец в воздушный фильтр.

А вот дальше пришлось опустить голову. Отобрать оружие — раз. Выстрел под сочленение на шее — два. Пнуть труп навстречу второму — три.

Mein Gott, обожаю арифметику.

Оборванцы бежали от ограды в металлическую степь, за мной гудела оголодавшая изнанка, и три охранника уже легли в пыль, когда грохнул первый взрыв. Отвлекаясь от подкрепления, я подняла голову.

Катер поймал ракету прямо рылом, вторая раскроила ему оперение, а потом на месте падающей капли полыхнул взрыв. На землю бросило всех: меня, солдат, пытавшегося встать Дональда.

Тишина, в которой звенел тонкий писк. Озноб, когда горячее всего кровь, плеснувшая из ушей. Я скрипнула горькой пылью Х67 и, не вставая, выставила ружье перед собой: пусть это плохой ствол, но даже с таким подыхать веселее. Разрезать сетку слева — там, где ближе всего летное поле и катера, а теперь можно отстреливаться, не думая о ставке на «зеро».

Солдат пока было мало, они залегли в пыль, понимая, что ни к чему геройствовать. Я стреляла из-за трупов охранников, по ним уже попали пару раз, и в раскаленный воздух ворвался смрад горящего мяса. Излучатель грелся, он жег мне руки, и казалось, что подпалена уже моя собственная ладонь под цевьем.

Никогда, слышите, никогда не экономьте на охлаждении, гады. Вдруг мне придется стрелять из вашего оружия?

В небе звонко хрустнуло, будто кто-то сломал огромный кусок стекла, и я невольно подняла взгляд. Из дымного облака, которое все плакало горящими ошметками катера, к земле опускалось пылающее синевой распятие. Широко раскинув руки и запрокинув голову, в ореоле крылатого свечения на поле боя падал последний гвардеец Его Меча.

Зеро.

Лиминаль ускорилась метров за двадцать до поверхности и приземлилась так, что плита перекрытия вздрогнула. Ближайшего к ней солдата подбросило и порвало в пыль.

«Нисхождение боевого энергетика. Холст, масло, кровь».

Сплошное сияние померкло. Бросив один только взгляд в нашу сторону, Рея развернулась к солдатам. Рогатые наросты на спине ее скафандра взорвались дымом, и короткие кривые клинки сгустились в руках Лиминали. Поднятый на лифте легкий БТР она, похоже, решила пока игнорировать.

Я поняла, что можно отвлечься, и вовремя: во-первых, нас обходили с тыла, видно, где-то там есть грузовые подъемники. Во-вторых, пришедший в себя Дональд поднимал брошенный ударный пистолет. Вряд ли, конечно, он собирается палить по мне, но лучше не рисковать.

Выключив обормота ударом под дых, я обернулась.

Солдат размазывало по Аллее Обреченных, я без понятия, из чего там сделаны эти ножи, но им точно забыли сказать, что на некоторых солдатах были щиты. Рядом что-то грохнуло, размытый силуэт прошел сквозь БТР, и машина просто развалилась, брызжа искрами.

Еще солдаты. И еще. И еще.

Великий космос, мне было жаль этих людей. Не потому что умирали — нет, Gott behüte ^[1], не потому. Большинство не могло даже видеть, насколько они прекрасны — отточенные движения их смерти. Пожалуй, ради появления такого стоило сдохнуть планете.

Комплексы потом, пока что ей надо помочь, потому что, в очередной раз проносясь мимо меня, Лиминаль прошептала: «Двести тридцать два. Двести тридцать один…» Я схватила за руку приходящего в себя обормота, подхватила с земли ствол и, низко пригибаясь, побежала к летному полю. Забора в том направлении больше не было.

В воздухе кружили пыль и пепел, их трепала сирена.

И только сейчас я сообразила, что уже слышу, только у борта ближайшего штурмовика — старого рыдвана, который во всех нормальных мирах списали к чертовой матери. Обслуга разбежалась, набат ПВО бился в бронированный борт.