Шаги в пустоте

                Бухты изрезали низкий берег,
                Все паруса убежали в море,
                А я сушила соленую косу
                За версту от земли на плоском камне.
                Ко мне приплывала зеленая рыба,
                Ко мне прилетала белая чайка,
                А я была дерзкой, злой и веселой
                И вовсе не знала, что это – счастье…

Никому не обязательно было знать, что это был мой привет той, ради кого я приехала в Евпаторию, мой воздушный поцелуй. Люди за столиками перестали жевать и слушали меня – сперва с недоумением на лицах, потом все больше оттаивая и обмякая. Они начали улыбаться, а взгляды красивых загорелых женщин наполнились грустной мечтательностью.

Мила тоже слушала меня, прижавшись спиной к дереву и завороженно приоткрыв рот. Она была такой трогательной и милой, в полной гармонии со своим именем, что я простила ей всю ерунду, которую она несла сегодня…

И только Ромка неожиданно часто заморгал, отвернулся, а потом и вовсе пошел куда-то по улице, опустив голову. Но я все же дочитала тот фрагмент, который помнила, получила аплодисменты и лишь тогда спросила:

– Что это с ним?

Мила вздохнула:

– Это не из-за тебя… Знаешь, я думаю, его папа не просто так пропал. Он, наверное, сбежал от них… Они же с тетей Светой подали на развод. Только странно, что дядя Паша его не дождался…

Я еле удержалась от того, чтобы тут же не позвонить Артуру. Эта информация стала главным результатом этой прогулки, больше не казавшейся мне бессмысленной.

– Ты классно читаешь стихи, – одобрила Мила.

– Я с шести лет на сцене…

– Вау! А я думала, что сама пишешь.

Мои литературные попытки не стоило и упоминать, поэтому я ответила:

– Нет. Не дано.

Мила вздохнула:

– Мне тоже. А моя мама пишет! Правда, никому не читает.

– Только тебе?

– Не… Мне тоже не читает.

– Откуда же ты знаешь?

Воровато оглянувшись, она сделала большие глаза:

– Я случайно у нее в комоде тетрадку нашла. Прикинь, она ручкой пишет! Не в компе…

– И ты прочитала?

– Ну… заглянула. А ты удержалась бы?

Я подумала, что мама прочла бы мне свои стихи, если бы писала. Мне хотелось так думать. А если нет? Вдруг в ее жизни существовали тайны даже от меня? До сих пор я так и не решилась притронуться к ее вещам… Вдруг там скрываются такие секреты, после открытия которых мой мир перевернется с ног на голову? Может, лучше и не рисковать…

А в литературном кафе, кстати, не оказалось ни одной книги! Ни ахматовской, ни любой другой. Это как, а? Я была просто оскорблена.

* * *

В небе проснулись первые звезды. Они лениво жмурились, поглядывая на свои отражения, купающиеся в мелких волнах, до которых я не доплыла. Закрывая глаза, я представляла, о чем могло бы нашептать мне ночное море, если б мы остались наедине. Две восхитительные стихии: космос и океан, по моим меркам – бездонные, и маленький человек между ними.

Я легла бы на мягко поднимающуюся грудь влажной стихии и слушала бы музыку сфер, в которой величественный орган сменяется прозрачной флейтой, а пронзительные звуки скрипок – томной виолончелью. Почему мне никогда не хотелось научиться играть самой? Наверное, я всегда слишком хорошо понимала свою мизерность в сравнении с музыкой – третьей стихией, свободной от начала и конца. Каждый из нас рождается в мире звуков и, если повезет, слышит их до последнего вздоха. Не всегда они гармоничны, но это музыка мира, она такова… каков он сам.

В тишину моих мыслей внезапно просочились шаги. Едва различимые, крадущиеся…

Оторвав взгляд от быстро темнеющего моря, на которое смотрела из окна, я обернулась: Ромка с Милой стояли в нескольких метрах от меня – он растолковывал ей, как хочет разрисовать одну из стен в замке Фионы, куда они притащили меня. Разумеется, он находился в Парке монстров, который Ромка считал себя просто обязанным продемонстрировать мне в первый же вечер.

Их парк оказался довольно вместительным, а сам замок выглядел немаленьким. Вполне себе такой светлостенный особняк с готическими сиреневыми шпилями и узкими бойницами окон. Правда, застекленных вполне современными стеклопакетами…

– Там еще ремонт не закончен, – смутился он, когда Милка потащила нас к замку. – Строительный мусор и вообще всякая фигня валяется. Может, не стоит сейчас? Я приберусь малость…

Мила скорчила гримасу:

– Ой, я тебя умоляю! Ты еще сто лет там будешь порядок наводить… А Саша же не вечно тут жить будет!

И я поддержала ее, ведь мне действительно было интересно оказаться внутри замка.

Конечно, его стены были сложены не из громоздких камней, как это было принято в Средние века, думаю, зимой здесь было холодновато. Но кто в Крыму берет в расчет месяцы, когда нет отдыхающих? Лето – вот единственное время жизни, реализации планов и мечтаний, заработка, любви… Вневременье, вроде весны и осени, пристегивается к нему, подчиняется ему, работает на него. Никто и слышать не хочет о зиме!

А я сейчас слышала шаги… Явственно слышала.