Шагни в Огонь. Искры (СИ)

– Твой элхеский даже Тардис не всегда понимает. Никогда не пробовал обходиться словечками попроще?

– Я хотел сказать, что, скажем, даже будучи сыном Мурасе-Ито, я не обладаю возможностью сорить деньгами. Отец никогда не допустит сына к семейному бюджету, пока не докажешь ему, что в состоянии сам зарабатывать на жизнь. Даже Сора-дии только недавно стал пользоваться доверием. А мне ещё до выпуска три года...

– Ну да, и Тардис это знает. Поэтому он к тебе и не обратился.

– Облако требовала денег? – торчать у окна под жарким солнцем Ацу наскучило, он опустил плотные тёмно-зелёные шторы. В комнату вполз искусственный полумрак.

– Не то чтобы требовала, настолько мне известно, – нинъе развернулся на сиденье, чтобы оставаться лицом к собеседнику, когда Ацу вернулся к покинутому креслу. – Это скорее сам Тардис вбил себе в голову, что должен делать ей подарки и часто навещать, ну и всё такое прочее.

– То есть у него не было денег на подарки?

– Ага, но я не уверен, что Облако его как-то этим попрекала. По его рассказам, она своя в доску, человек понимающий. Ну, может, поддразнила пару раз.

Ацу покивал: произошедшее между соучеником и его пассией более или менее прояснилось. Отсутствие денег не позволило Тардису отнимать время у Облака, ведь разговоры с посетителями являлись её работой.

– Ну если честно, я его не понимаю, – признался Тенки, уставившись в пространство.

Темноволосый элхе глянул на сокурсника.

– Если она согласна, так чего на ровном месте кочевряжиться? По мне, так он зря пыжился, пытаясь выглядеть настоящим мужиком, – нинъе по-прежнему задумчиво смотрел в сторону, словно размышлял о чём-то совершенно ином.

– Но это было бы неэтично, – возразил Ацу.

– Что? Она же не против? Ну так и пользовался бы.

– Тенки, ты морально неадекватен.

– Хочешь сказать «извращённое мышление», так и говори, – Тенки усмехнулся, развернулся в кресле, закидывая обе ноги на его широкий, обтянутый чёрной кожей подлокотник.

Отвечать Ацу не стал, ему пришло на ум другое.

– Скажи, – поднял он глаза на соученика, – о чём упоминал Виллемис на позапрошлой неделе?

– То есть? – Тенки отреагировал как ни в чём не бывало, но лёгкая пауза перед ответом заставила усомниться в его искренности.

– О летних каникулах. Мне показалось, или вы и впрямь разделяли в тот момент общую тайну?

– Ну ты и выражаешься, – нинъе снова растянул губы в быстрой призрачной улыбке и вдруг выпалил неожиданно сердито, словно задетый за живое: – Что этот придурок о себе думает, пытаясь заглянуть в чужие головы?!

Ацу смерил светловолосого долгим серьёзным взглядом. Кажется, на летних каникулах у многих из третьего старшего имели место быть небезынтересные события.

Собеседник, будто ощутив на себе этот пристальный взор, поёжился, и внезапно вернул зелёный взгляд на лицо элхе. Хитро ухмыльнулся:

– А у тебя как? Что было интересного?

Пришлось опустить глаза: повеяло в лицо влажной жарой Сорэнарэ, вспомнилась чернота за серыми в ночи перилами балкона, волнующее почему-то присутствие рядом. Тускло-оранжевый шёлк во тьме южной провинции.

– О! – Тенки насторожился, словно учуял добычу. – Ну-ка, ну-ка! Неужели и тебя не оставили своим крылом интересные происшествия?

– Нет такого выражения – «оставлять крылом», – запротестовал элхе, пытаясь согнать краску с загоревшихся щёк и уповая лишь на полумрак в комнате. – Можно сказать «не оставили милостью». Или «осенили крылом».

– Не сбиваемся с темы, – непреклонно заявил сокурсник. – Что такое было? Что же такое было, что ты пылаешь тут не хуже факела?

Сын Мурасе-Ито почувствовал себя в ловушке. Тенки не сводил с него сверкающих язвительностью глаз, нахально щерил зубы, ощущая себя хозяином положения. До невыносимости захотелось покинуть комнату под благовидным предлогом.

– Ну ладно, давай так, – собеседник вряд ли сжалился, скорее, придумал что-то новое. – Баш на баш.

– Прости, я не понял?

– Ты мне, я тебе. Можно даже так: я тебе, ты – мне.

Ацу наконец сообразил. Тенки сам хотел поделиться. Безумно мечтал рассказать кому-нибудь о случившемся летом – и, похоже, событие это, каким бы оно ни было, значило для соученика слишком много, чтобы держать в себе.

– Что-то случилось? – осторожно осведомился элхе.

Нинъе молчал, только мимоходом улыбнулся, а взгляд его застыл в одной точке.

– Слушай, ты, – наконец произнёс Тенки, – ты когда-нибудь с девчонкой... спал?

***

Сколько прошло времени, Ацу не знал: созданный плотными шторами сумрак сотворил в комнате особенное, вневременное пространство, и казалось, весь мир застыл, и ничего нет уже на свете, кроме этой комнаты, кроме него и Тенки, серьёзный голос которого до странности не подходил легкомысленному выражению лица.

– И что?

– Она вдруг... – Ацу помешкал, подходящие слова не находились, – вдруг сказала... «Поцелуй меня».

– И чего? – зелёные глаза собеседника горели чуть ли не в буквальном смысле. – Да не молчи ты!

Не выдержав любопытного взгляда, Ацу отвернулся. Как можно об этом рассказывать? Разве о таких вещах вообще рассказывают?