Офицер оказался тертым калачом и тоже с выработанной за годы службы наглостью, презрением к простым обывателям и привычкой указывать подавляющему большинству государственных клерков. Ни своего чина, ни своего имени он назвать не торопился, а, встав на другой стороне стола, вначале внимательно осмотрел мою короткую фигурку и, только когда всмотрелся в мои глаза, придал лицу несколько более вежливое выражение. Но ни милостью меня, ни как-то по-иному не назвал.
— Я бы хотел задать несколько вопросов по поводу ночного сражения.
Ладно, раз ты с таким гонором и через надутую губу ко мне обращаешься, то и я парень не промах, найду чем ответить. В лучших традициях земного кинематографа я изобразил на своем лице искреннее удивление:
— С кем имею честь?
Тот нисколько не смутился, хотя представился после пре-зрительно выдоха:
— Старший префект имперской безопасности порта Мелен Травич.
Я не стал говорить, что рад знакомству, назвался просто, но даже не привстал:
— Барон Цезарь Резкий! — после чего попросил находящегося невдалеке капитана: — Стул для господина старшего префекта.
При этом не предложив сесть на стоящее рядом кресло моего друга барона Копперфилда. Кажется, хозяин нашего кораблика в полной мере оценил мой ход мыслей и принес раскладной, довольно простой стул.
— Присаживайтесь, господин Травич, — только после этого предложил я.
Префект с презрением оглядел объедки на столе и демонстративно отодвинул стул к самому борту, как бы сразу отторгая любое приглашение к застолью. Размечтался! Я тут сам от голода зубами щелкаю.
Вопросы посыпались сразу и только конкретные:
— Вы носитель первого щита?
— Да-с! Имею такое счастье!
— Откуда плывете?
— Из верховий Лияны.
— То есть из царства Спаруни или Трилистья?
— Да нет, так далеко мы не забирались, — расплывчато ответил я.
— Хорошо, спрошу конкретнее: путешествуете от самой Скалы?
— Я это и не скрывал.
— И за Скалой тоже бывали?
— Конечно.
— До нас донеслись слухи о кровопролитных боях. Что на это скажете?
— Слухи не распространяю и не коллекционирую.
— Участвовали в последних сражениях с армией зроаков?
— Да-с! Довелось и людоедам кровь пустить.
— А как именно вы воевали?
На этот вопрос я ответил только после продолжительной паузы, дожевав кусочек зачерствевшего пирожка. Но ответил твердо и с вызовом глядя в холодные глаза собеседника:
— Как именно — это государственная тайна, о которой я имею право рассказывать только в столице и только людям, для этого уполномоченным.
В выражении лица префекта появилось упрямство, азарт и деловая озлобленность.
— Для таких тайн и у меня полномочий хватает.
— Это вы будете доказывать в Рушатроне.
— Хм! Это тоже в моих силах, как и многое другое, — Он многозначительно посматривал на ладью пиратов, с которой уже бравые воины выносили трупы и все имущество на берег, — Поэтому советую на следующие мои вопросы отвечать быстро и без возражений.
— Спасибо за совет, может, я им воспользуюсь… при случае. — Очередной кусочек пирожка отправился в мою дрожащую от голода утробу.
— Сегодня ночью вы уничтожили пиратов каким-то странным магическим устройством?
— Угу.
— Что это за устройство?
— Увы! Тоже — военная тайна империи. Разглашению не подлежит. Ни-ко-му! — После этого я настолько радостно улыбнулся, что префект почувствовал какой-то подвох и отстранился чуть назад, — Ну наконец-то! — восклицал я, кровожадно облизываясь, — А то думал, уже с голоду помру.
Только теперь префект сообразил, что я смотрю ему за спину, и резко обернулся. А там во главе с мэтром большого манежа и нашим коком шествовала целая группа слуг и поварят, несущих не то что завтрак, а, наверное, еще и ужин с обедом в придачу. Под мое радостное мычание часть установили на стол, часть разместили на палубе за моей спиной, а я уже налил и себе, и своему товарищу полные стаканы вина и первым выкрикнул здравицу:
— За скорую погибель всех зроаков!
Мы с ним залпом выпили и с непередаваемым азартом набросились на разложенные горой кушанья. Причем ни мой друг не обратил внимания на постороннего человека рядом с ним, ни я не удосужился того представить. Кажется, мы с напарником теперь понимали друг друга с полутона, с полувзгляда. И только через несколько минут я вспомнил о раскрасневшемся от негодования префекте:
— Понимаю, господин Травич, что у вас казенная служба и все такое прочее, но у меня строгий режим. Без вовремя съеденного завтрака я теряю сознание.
— Так вы ведь только что завтракали! — возмутился служака.
— Завтракал?! — скривился я от негодования, тыча измазанной в масле и сметане рукой в горку сдвинутых в сторону подносов, — Как можно назвать вчерашний ужин таким словом? Обижаете, честное слово, обижаете.
Мэтр клоунады мне тоже подыграл, кивнул, работая челюстями, на сложенные на палубе припасы:
— Может, до обеда тебе хватит? А там еще поднесут, мы тут часов пять простоим.
Сворачивая очередные два блина в трубочку (три — получалось слишком толсто), я макал их поочередно то в джем, то в сметану, косился взглядом на доставленные блюда и говорил чистую правду:
— Может, и хватит.