Шагреневая кожа

– О, боже! Любила ли я? Послушай, сколько раз я плакала, убирая твою комнату, сокрушаясь о том, как мы с тобою бедны. Я готова была продаться демону, лишь бы рассеять твою печаль. Теперь, мой Рафаэль… ведь ты же мой: моя эта прекрасная голова, моим стало твое сердце! О да, особенно сердце, это вечное богатство!.. На чем же я остановилась? – сказала она. – Ах, да! У нас три-четыре миллиона, может быть, пять. Если б я была бедна, мне бы, вероятно, очень хотелось носить твое имя, чтобы меня звали твоей женой, а теперь я отдала бы за тебя весь мир, с радостью была бы всю жизнь твоей служанкой. И вот, Рафаэль, предлагая тебе свое сердце, себя самое и свое состояние, я все же даю тебе сейчас не больше, чем в тот день, когда положила сюда, – она показала на ящик стола, – монету в сто су. О, какую боль причинило мне тогда твое ликование!

– Зачем ты богата? – воскликнул Рафаэль. – Зачем в тебе нет тщеславия? Я ничего не могу сделать для тебя!

Он ломал себе руки от счастья, от отчаяния, от любви.

– Я тебя знаю, небесное создание: когда ты станешь маркизой де Валантен, ни титул мой, ни богатство не будут для тебя стоить…

– …одного твоего волоска! – договорила она.

– У меня тоже миллионы, но что теперь для нас богатство! Моя жизнь – вот что я могу предложить тебе, возьми ее!

– О, твоя любовь, Рафаэль, твоя любовь для меня дороже целого мира! Как, твои мысли принадлежат мне? Тогда я счастливейшая из счастливых.

– Нас могут услышать, – заметил Рафаэль.

– О, тут никого нет! – сказала она, задорно тряхнув кудрями.

– Иди же ко мне! – вскричал Валантен, протягивая к ней руки.

Она вскочила к нему на колени и обвила руками его шею.

– Обнимите меня за все огорчения, которые вы мне доставили, – сказала она, – за все муки, причиненные мне вашими радостями, за все ночи, которые я провела, раскрашивая веера…

– Веера?

– Раз мы богаты, сокровище мое, я могу сказать тебе все. Ах, дитя! Как легко обманывать умных людей! Разве у тебя могли быть два раза в неделю белые жилеты и чистые сорочки при трех франках в месяц на прачку? А молока ты выпивал вдвое больше, чем можно было купить на твои деньги! Я обманывала тебя на всем: на топливе, на масле, даже на деньгах. О мой Рафаэль, не бери меня в жены, – прибавила она со смехом, – я очень хитрая.

– Как же тебе это удавалось!

– Я работала до двух часов утра и половину того, что зарабатывала на веерах, отдавала матери, а половину тебе.

С минуту они смотрели друг на друга, обезумев от радости и от любви.

– О, когда-нибудь мы, наверно, заплатим за такое счастье каким-нибудь страшным горем! – воскликнул Рафаэль.

– Ты женат? – спросила Полина. – Я никому тебя не уступлю.

– Я свободен, моя дорогая.

– Свободен! – повторила она. – Свободен – и мой!

Она опустилась на колени, сложила руки и с молитвенным жаром взглянула на Рафаэля.

– Я боюсь сойти с ума. Какой ты прелестный! – продолжала она, проводя рукой по белокурым волосам своего возлюбленного. – Как она глупа, эта твоя графиня Феодора! Какое наслаждение испытала я вчера, когда все меня приветствовали! Ее так никогда не встречали! Послушай, милый, когда я коснулась спиной твоего плеча, какой-то голос шепнул мне: «Он здесь!» Я обернулась – и увидела тебя. О, я убежала, чтобы при всех не броситься тебе на шею!

– Счастлива ты, что можешь говорить! – воскликнул Рафаэль. – А у меня сердце сжимается. Хотел бы плакать – и не могу. Не отнимай у меня своей руки. Кажется, так бы вот всю жизнь и смотрел на тебя, счастливый, довольный.

– Повтори мне эти слова, любовь моя!

– Что для нас слова! – отвечал Рафаэль, и горячая слеза его упала на руку Полины. – Когда-нибудь я постараюсь рассказать о моей любви; теперь я могу только чувствовать ее…

– О, чудная душа, чудный гений, сердце, которое я так хорошо знаю, – воскликнула она, – все это мое, и я твоя?

– Навсегда, нежное мое создание, – в волнении проговорил Рафаэль. – Ты будешь моей женой, моим добрым гением. Твое присутствие всегда рассеивало мои горести и дарило мне отраду; сейчас ангельская твоя улыбка как будто очистила меня. Я будто заново родился на свет. Жестокое прошлое, жалкие мои безумства – все это кажется мне дурным сном. Я очищаюсь душою подле тебя. Чувствую дыхание счастья. О, останься здесь навсегда! – добавил он, благоговейно прижимая ее к своему бьющемуся сердцу.

– Пусть смерть приходит, когда ей угодно, – в восторге вскричала Полина, – я жила!

Блажен тот, кто поймет их радость, – значит, она ему знакома!

– Дорогой Рафаэль, – сказала Полина после того, как целые часы протекли у них в молчании, – я бы хотела, чтобы никто никогда не ходил в милую нашу мансарду.

– Нужно замуровать дверь, забрать окно решеткой и купить этот дом, – решил маркиз.

– Да, ты прав! – сказала она. И, помолчав с минуту, добавила: – Мы несколько отвлеклись от поисков твоих рукописей!

Оба засмеялись милым, невинным смехом.

– Я презираю теперь всякую науку! – воскликнул Рафаэль.

– А как же слава, милостивый государь?

– Ты – моя единственная слава.

– У тебя было очень тяжело на душе, когда ты писал эти каракули, – сказала она, перелистывая бумаги.

– Моя Полина…