(Вам кажется это банальным? Кто ж не слышал о Гераклите и диалектике? Меньше спеси. Это понимают только умные. А их незначительное меньшинство. Остальные – дураки. Дурак – это тот, кто из всех красок требует назвать ему: лучшая – белая или черная? Вот она и главная. А раз так, нечего говорить о других. Если главная белая – то думающие иначе – необразованные идиоты; ведь нормальные люди знают, что белая – главная.
Белые или красные? Немцы или русские? Мы всегда победители – или нас вечно били? И если ты отрицаешь абсолютность одной точки зрения – ты враг или дурак, потому что никаких аспектов, оттенков, диалектик и сложностей для дурака нет.
Умом дурака командует спинной мозг: бей или беги! Пища или отрава, добыча или опасность, друг или враг, надо или не надо. Вот эта двоичная система принятия ящером конечного решения – проецируется у него в сознании и накладывается на вербальное поле. «Там много слов и очень мало смысла».
Ум подобен панорамному освещению всей сцены, где одновременно происходит масса разных событий, увязанных между собой.
Глупость подобна узкому лучу фонарика, который способен осветить в любой момент времени только одну деталь, и ее-то дурак принимает за смысл всей картины.
Потрясает, что даже Маркс в «Манифесте Коммунистической партии» говорил о борьбе классов – не желая понимать их нерасторжимое единство в имманентной противоположности. Борьба – один из аспектов взаимодействия противоположностей в их сущностном единстве. Режьте меня на куски – но даже Маркс не понимал диалектики, взятой у Гегеля и приспособленной к нуждам коммунизма.
Прочесть Гераклита – минуты. Понять – вот на это нужны не только ум, но и время, проведенное в размышлениях по мере опыта…)
Итак – в самом абсолютистском султанате, где воля властителя есть Высший Закон и расписано все: кому где и сколько работать, сколько есть и когда спать, где жить и как молиться – все равно есть свобода, хоть в узких щелях тоталитарного здания. Съесть на ложку больше или меньше, если еды вдруг вдоволь. Носить штаны чуть шире или уже, короче или длиннее. В какой цвет покрасить стену в комнате. Какие слова сказать жене или мужу. Какие имена дать детям. Сделать из куска мяса шашлык или рубленый бифштекс, наконец.
В самой строгой казарме, в самой жестокой тюрьме – люди обнаруживают пространство свободы и устремляют на него свою страсть. Солдат подшивает штаны поуже и выгибает пряжку ремня. Матрос пряжку ремня разгибает плоско, а вырез тельника расширяет. Значение получают: твердые прокладки в погонах, лычки определенной моды, сержанты и старшины заходят в столовую вперед рядовых – едят одну пищу за одними столами, но уже в очередности входа – свои ценные привилегии. (Сравни: перворанговые куры с правом первого клевания.)
Зэки устанавливают строгую иерархию шконок: у окна пахан или смотрящий, мужики ближе к двери, чушки ближе к параше. На зоне – воры в черном, мужики в синем (если только есть физическая возможность). Атрибуты и ценности: сохраняемый нож, теплый свитер и т. п. Все это отличает привилегированного члена сообщества от аутсайдера.
…Что требует увязывания воедино? Говоря о свободе, она всегда подразумевается внутри иерархированной группы (а других групп не бывает), где одновременно наличествует и момент координированности действий. В одной крайности, одном диапазоне жизни своей – делай что хочешь. А в другом – по команде! строем! на работу! в атаку! навались!
В самом что ни на есть свободном обществе – возьмем чистый анархо-коммунизм – неизбежно регулирует отношения жесткая система императивов и табу. Типа Десяти Заповедей: Не красть. Не убивать. Не уводить силой чужую жену. Не вселяться без спросу в чужой дом. Не жрать из общего котла, если нагло ничего не внес месяц за месяцем. И т. п. А нарушения решает общество, которое в серьезных случаях превращается в Суд Линча. Воля Народа! Это – прямое народовластие.
В любой группе, сообществе, социуме, стае – неизбежны свои законы и правила, без которых сосуществование невозможно. Так что элемент насилия и несвободы есть всегда. И даже самый безгосударственный и безвластный способ решения вопросов – общий сход племени на священной поляне, сообща мирно определяющий, что на что менять с соседями – все равно это форма протогосударства, размытый аналог государственной власти.
Еще. В самом эксплуататорском обдирательском государстве всегда есть элементы социальной заботы о тружениках. Даже рабовладелец как-то кормит рабов, спят они под навесом хоть в какой-то конуре, и работают не до смерти, чтоб через двое суток испустить дух. Пусть в целях собственной наживы – рабовладелец обеспечивает рабам минимальные, но средства для жизни. Кстати, раб дорог – вырабатывает прибавочную стоимость. И если он заболел – дешевле дать ему отлежаться и выздороветь, чем загубить свое имущество: пусть потом поработает.