Шайтан-звезда (Книга вторая)

Джейран вспомнила вдруг, что на ожерелье лежит проклятие Бертранды, – и первая мысль, пришедшая ей в голову, была, надо признаться, постыдной – поскорее отыскать Абризу, вернуть ей ее подарок и таким образом избавиться от соперницы.

И сразу же Джейран устыдилась.

Тут случилось наконец то, чего она все время опасалась – ребенок, лежащий на царском троне проснулся и заревел.

Аль-Асвад отшатнулся от него – ибо никогда не имел дела с ревущими младенцами и не знал, чего от них ожидать.

Собравшиеся в зале мужчины тоже не решались взять на руки малыша – ибо для этого нужно было снять его с царского престола.

Вдруг вбежал черный раб, не знавший, очевидно, о последних событиях, и кинулся к аль-Асваду.

– О господин, она выехала через Ворота победы! – крикнул он. – Стража клянется Аллахом, что узнала ее, несмотря на тюрбан и кольчугу! И она была одна!

– В погоню! – приказал, перекрикивая младенца, Ади аль-Асвад. – Заклинаю Аллахом – найдите ее, верните ее, иначе она погибла!

– О Масрур, что здесь происходит? – шепотом осведомилась Джейран у евнуха.

– Пойдем в харим, о госпожа и там я расскажу тебе… – на круглом лице Масрура вдруг расплылась счастливая улыбка от предвкушения занимательной истории. – О, я расскажу тебе, как эта скверная Абриза пыталась соблазнить аль-Мунзира, и как он удрал от нее, не желая предавать аль-Асвада, и как эта воспитанница безумных франков обманула нас всех и кинулась за ним в погоню!..

Джейран ударила себя ладонями по бокам и расхохоталась. Ее громоносный хохот перекрыл и рев ребенка, и звонкие приказы аль-Асвада, и гомон в зале. Молодой царь, услышав эти вовсе неожиданные звуки, прервал на полуслове приказания и шагнул к Джейран в полном смятении. Уже второй раз царский дворец Хиры оглашался подобным хохотом – и это было не к добру.

А Джейран ни на кого не обращала внимания. Покрывало слетело с ее запрокинувшейся головы – и она смеялась, захлебываясь, хлопая в ладоши, а потом разразилась гортанным пронзительным криком восторга, которым бедуинские женщины выражают безграничное счастье.

– Клянусь Аллахом, эта соперница больше не страшна тебе, о госпожа! – прямо ей в ухо завопил Масрур, решив, что понял причину хохота.

– Соперница? – изумилась Джейран. – Ты бесноватый, или твой разум поражен?..

И замолчала, приоткрыв рот, ибо мысль, заставившая ее расхохотаться, только принялась обретать очертания – и Джейран боялась спугнуть ее…

* * *

Хайсагур сидел, скрестив ноги, посреди помещения, которое горные гули много лет назад отдали в наем Сабиту ибн Хатему, и занимался делом, не внушающим большого доверия к его разуму. Он задумчиво брал из стопки исписанных листов верхний, просматривал его и клал направо, на ковер, где такие же листы образовали невразумительную россыпь. Он брал другой лист и, почти не глядя, бросал его налево, где на другом ковре собралась уже немалая куча. Затем он добирался до основания этой кучи, вытягивал третий лист, уже несколько помятый, и бережно клал его поверх россыпи, а из нее два листа перемещал на вершину кучи.

Все это сильно смахивало на возню годовалого ребенка с игрушками. Тем более, что Хайсагур, перекладывая бумагу с места на место, то морщился, то кривился, то сердито ворчал, то задумчиво мычал.

Стрелка в прорези деревянной накладки на стенке водяных часов медленно ползла вверх.

Оборотень оторвался от своего занятия и с тоской посмотрел на стрелку.

– Все утро, весь день и почти весь вечер, клянусь Аллахом! – проворчал он. – А этот несчастный оставил не меньше кинтара рукописей! Сколько же мне с ними разбираться? Может быть, мне просто отвезти все это в Харран Месопотамский к его родственникам или ученикам? Ведь никто не назначал меня наследником, и Сабит ибн Хатем не оставил завещания…

Со вздохом Хайсагур вернулся к бумагам.

Вдруг он насторожился.

По ступеням башни кто-то поднимался, и это были шаги человека, утомленного протяженностью лестницы и тяжестью ноши.

– Кому это я понадобился? – громко спросил оборотень на языке горных гулей.

Он решил было, что те, проведав каким-то образом про смерть звездозаконника, решили разграбить его жилище в башне. Все-таки тут были еще совсем неплохие ковры, всякая утварь и столики. На часы гули вряд ли покусились бы – это сооружение в их глазах не имело смысла, ибо днем, когда нужно измерять время, есть для этого солнце, а ночью время измерять незачем.

Тот, кто поднимался по лестнице, остановился на мгновение, услышав хриплый голос, но продолжил свое восхождение.

Дверь открылась.

Хайсагур увидел на пороге женщину.

Эта высокая женщина стояла, опершись рукой о косяк, и тяжело дышала. Другой рукой она придерживала ишачьи полосатые хурджины, висящие у нее через плечо. И тот, что спереди, был набит до отказа, а того, что сзади, Хайсагур, естественно, не видел.

Лицо женщины было открыто. И на левой щеке Хайсагур явственно разглядел знаки, похожие на протянутые под кожей синие нитки. Они были оставлены рукой Сабита ибн Хатема.

– Как ты забралась сюда, о Джейран? – удивленно спросил оборотень, впопыхах запахивая на себе старый халат. – Ты не побоялась гулей?