Шайтан-звезда. Книга вторая

– О Масрур, а разве замуровали уже тот ход, которым можно было тайно проникнуть в харим? – спросила она. – Десять лет назад здесь творились странные дела, и исчезали люди, и никто не мог понять, как это все вышло. Что касается хода – то я знаю о нем от аль-Мунзира, и через него аль-Асвад навещал свою мать. И если ты отыщешь аль-Мунзира и попросишь его прийти ко мне этим ходом, то никто ничего не узнает.

– Это ход, ведущий через дворцовую кухню, о госпожа… – евнух призадумался. – Но нужно будет купить молчание рабов, которые работают там по ночам.

– Надеюсь, этот товар нам по карману, – высокомерно сказала Абриза. – Ступай и имей в виду – я вовсе не собираюсь навещать этих рабов и расспрашивать, сколько дирхемов они от тебя получили. Вот двадцать динаров – можешь истратить хоть все.

Масрур, очевидно, умел производить вычисления в голове. И, подняв взор к потолку, он очень быстро прочитал на этом потолке, что в двадцати динарах содержится ровным счетом четыреста дирхемов – куда больше, чем требуется для подкупа, даже весьма щедрого.

– На голове и на глазах, о госпожа! – воскликнул он, протягивая руку за деньгами.

Не прошло и ночного часа, как дверная занавеска шелохнулась.

– Это ты, о Масрур? – спросила Абриза.

Евнух, склонившись, вошел.

– Он следует за мной, о госпожа… – и, поскольку Абриза открыла рот, чтобы отдать еще какие-то приказания, Масрур торопливо добавил: – Я развел твоих невольниц по их помещениям, и приказал им тушить светильники, и запер их, чтобы они не помешали тебе, о госпожа!

Абриза поняла, что эта предусмотрительность обойдется еще в несколько динаров. Но, поскольку ей однажды пришлось уже отдать евнуху Шакару все свои драгоценности за то, что он помог ей бежать из этого самого дворца, она лишь усмехнулись – очевидно, у здешних евнухов был некий список благодеяний, в котором на первом месте по стоимости стоял побег, а на последнем – запирание помещений, в которых спят невольницы…

Она оглядела столик с лакомствами, приготовленный для гостя, весь уставленный дорогими тарелками с жемчужно-радужной глазурью, которая от света сверкала как начищенное серебро. Их привезли из Фустата Египетского, хотя Масрур и не был в этом уверен – таких грудастых птиц на длинных лапах, как он заметил, рисовали иранские мастера. Но что касается кубков для пиров – он раздобыл два воистину дорогих, маленьких, из цветного стекла со стеклянными же накладными узорами, имевших не плоское дно, а острое, чтобы пирующий мог воткнуть такой кубок рядом с собой в толстый ковер. Когда Абриза удивилась странному размеру кубков, Масрур, не смущаясь, напомнил ей, что она, как христианка, может употреблять виноградное вино даже крепких сортов, из тех, какого много не выпьешь. И даже принес ей бутылку из оливкового стекла, где было такое вино, и сам перелил его в серебряный кувшин с крышкой, и принес также подходящие кувшины для прохладительных напитков. Абриза по-хозяйски оглядела все – и курильницу в углу, струящую приятный дымок, и лампу на подставке, и разноцветные подушки на ковре, даже поправила их, чтобы полулежать в самой выгодной и удачной для себя позе, – и тут край занавески отошел в сторону, придерживаемый темной рукой, а звучный голос произнес:

– Привет, простор и уют тебе, о госпожа!

– Ради Аллаха, входи, о аль-Мунзир! – воскликнула Абриза.

Он вошел – и она несколько мгновений глядела на него, не в силах произнести ни слова.

Почему-то, когда она теперь вспоминала о нем, то видела его таким, как во главе войска, спешащего на выручку аль-Асваду, – статным великаном в длинной кольчуге, чье лицо закрыто кольчатым забралом и видны лишь глаза. И когда он по приказу аль-Асвада унесся встречать погоню, он был именно таким – прекрасным, сильным, гордым и неуязвимым.

Сейчас же на пороге стоял не хмурый лев, залитый в железо, нет – на пороге стоял благородный сотрапезник, знающий толк в стихах и музыке, одетый, как и она, в черный шелк с золотыми прошивками, подпоясанный кушаком, сплетенным из золотых шнуров, и тюрбан на нем также был небольшой и черный, но, к удивлению Абризы, лицо аль-Мунзира не казалось одного цвета с его нарядом. Он улыбнулся – и из-под усов блеснули белоснежные зубы, он пригладил рукой короткую бородку – и на руке блеснул перстень.

Она легко поднялась с подушек и подошла к нему, придерживая на груди покрывало.

– Я был на пиру у аль-Асвада, и там твой посланец нашел меня, но я не мог прийти раньше. Какая забота мучит тебя, о госпожа? – спросил Джабир, сразу поняв, что если такая женщина, как Абриза, отказалась от украшений, и при ее приближении не звенят браслеты, и глаза ее опущены, то она переживает немалое огорчение.

Именно этого Абриза и добивалась.

Она вздохнула и произнесла стихи:

Если б ведом приход ваш был, мы б устлали
Кровью сердца ваш путь и глаз чернотою.
И постлали б ланиты мы вам навстречу,
Чтоб лежала дорога ваша по векам.