Шайтаны

— Сама не захотела, — ответила Аминат, нацепляя очки и ловко расщепляя шерстяные клоки в воздушную массу. — А знаете, как у нас в селе раньше было? Девушка, когда захочет замуж, выходила перед годеканом, становилась на крышу и объявляла об этом. Старейшины ее спрашивали, кого именно она хочет в мужья. И девушка показывала.

— Правда, Камиль? — спросила она кого-то, мелькнувшего в двери.

Тот услышал вопрос, но ничего не ответил.

— А если этот человек был против?

— Он должен был откупаться. В адатах все было прописано: сколько он должен дать добра, если отказался жениться, сколько должен дать, если тронул девушку за локоть…

Хаджик заглянул в комнату:

— Пошел я с Абдулом на белую скалу.

— Зачем?

— Так, по банкам постреляем…

Он кивнул в знак прощания и исчез.

У Эльмиры зазвонил телефон, и она тоже вышла.

— Да, — продолжала Аминат, показывая, как лучше чесать шерсть, — раньше девушек по-другому воспитывали. Сколько мы стихов знали! Уй, километры! Махмуда всего знали, Анхил Марин всю знали!

— Я знаю, это та, которой наиб губы зашил, чтобы она свободные песни не пела и в пропасть сбросил. И еще, когда она на свадьбе пела, кто-то в воздух стрелял, а попал в ее дочку. Но она все равно не прервала своей песни. Дочку руками придерживала, а сама продолжала петь, — затараторила Бика.

Аминат покачала головой.

— Про губы и пропасть вранье, это все придумали. Кто мог ей губы зашить? Когда ей было пятнадцать лет, их поле уничтожила корова одного ругуджинца, и она так его избила, что он умер через несколько дней. За это по адатам ее из села даже выслали. Самое страшное наказание для горца. А в другой раз, когда она уже вернулась и жила на хуторе рядом с Ругуджой, утром смотрит, у семи ее баранов курдюки отрезаны. Она взяла, по следу крови дошла до соседнего хутора и зарезала там семь коров. Чтобы отомстить. Ругуджинки себя в обиду не дадут!

Эльмира вернулась в комнату и снова принялась чесать шерсть вместе со всеми.

— Аминат! — окликнул кто-то из веранды.

Аминат сняла очки и вышла.

— Саида замуж вышла, — сказала Эльмира, убедившись, что никто лишний ее не слышит. — С чужого телефона мне звонила. Они никях сделали. С папой, говорит, уже назад не вернусь, а сама плачет.

— Конечно, плачет. Этот Исмаил, он богатый хоть?

— Богатый, он сейчас большой дом в Редукторном строит. А Расула подарки вернуть придется.

Вдалеке неожиданно закукарекал петух. Послышались звуки гармоники. На майдане выступал народный певец. Там люди прищелкивали в такт пальцами, кто-то кричал:

— Вере[34]!

Услышав крик петуха, Камиль, все это время дремавший на веранде, встал, неторопливо спустился по каменной лестнице в огород. Пахло травами, кореньями, гниющими абрикосами и землей. Он медленно прошел к боковой калитке, с любопытством притрагиваясь к безымянным желтым цветам, и отправился на прогулку.

Быстро миновав узкие переулки, Камиль очутился на майдане, где под бой барабанов и стон зурны отплясывали приехавшие канатоходцы. Один скакал на канате, то поднимаясь и вставая на палец большой ноги, то садясь и разводя ноги в разные стороны. Второй подбадривал его снизу. Многочисленные зрители сопровождали каждое движение радостным гиком.

Солнце еще цеплялось за краешек западных вершин. Камиль, присел на камень и стал, прищурившись, наблюдать за канатаходцами. Смельчак, только что весело скакавший под восхищенные крики, залез в мешок и под мерные удары барабана шагал к середине каната, балансируя палкой. Дойдя до середины, он получил от помощника трехступенчатую приставную лестницу, поставил ее вертикально на канат и под такой же тревожно-мерный бой барабана начал свое торжественное восхождение. Камиль зевнул, зажмурился и постепенно задремал под радостный гвалт публики и звуки бедных мелодий…

Проснувшись, он понял, что уже темнеет. Майдан затихал. Артисты перешучивались и разбирали реквизит. Камиль вспомнил, что у него есть одно дело на окраине. Когда проходил мимо мальчишек, те закричали:

— Камиль, Камиль! Сюда иди!

Камиль насторожился, оглянулся на них вопросительно, но все же пошел своей дорогой.

На выезде из села пахло кузнечиками, пылью, травами и еще чем-то непонятным. Чуть ниже, обложенный мешками с цементом, стоял контрольно-заградительный пост. Камиль остановился в нерешительности и стал внимательно разглядывать шевелящиеся на посту фигуры. Милиционер без фуражки скучал, разглядывая свой автомат, другой, в глубине что-то говорил, но что именно — не было слышно.

Внезапно раздались хлопки. Камиль вздрогнул. Скучавший милиционер стремительно присел и вскинул автомат, беспорядочно стреляя поперек дороги. Второй схватился, скорчившись, за плечо и спрятался за мешками. Снова раздались хлопки, Сильно запахло гарью и дымом. Камиль испуганно залег наземь, потом снова вскочил и пустился наутек. Забежав в дом, он стремглав проскочил веранду и вспрыгнул на чистое покрывало комнатной кровати.

— Ччит, Камиль![35] — крикнула ему сестра Халилбека и согнала кота на пол.

— Что это за хлопки были? — спросила Бика, сидя перед телевизором.