Шакал (СИ)

Около моря было свежее. Бриз бил в лицо. Он оседал на лице и волосах. Выйдя на песок, я снял ботинки. Волны скользили по ногам, пытались утянуть меня в пучину, но это им не удавалось. Вроде такое грозное море, сейчас было бессильным. В этом оно походило на человека, который может представлять угрозу, а может лишь грозить и сложно оценить, когда эта пустословие может превратиться в реальную проблему. Вспомнился конфликт на заводе. Как один забулдыга вчера схватился за нож и нанёс хорошую рану своему обидчику. Никто не ожидал от этого чудика. Мелкий, невзрачный, каждый день к бутылке притрагивался, а его соперник был мой бывший одноклассник. Забияка и дебошир. Он мог этого забулдыгу одним щелбаном на тот свет отправить. Не отправил. Сам помер. А забулдыгу теперь ожидала каторга. Обычное вроде дело. А я возвращался к нему вновь и вновь. Как понять, когда человек представляет реальную угрозу, а когда это всё бравада? Существуют же какие-то признаки. Не может человек просто так взять и убить. Не каждому это под силу. И не каждый потом будет спокойно смотреть на окружающих, словно ничего не произошло.

Возможно, этот чудик все мозги пропил, но другие? Раньше я над этим не задумывался.

— Сколько мне, по-твоему, лет? — спросила Рая.

— Без понятия.

— Ты мог бы посчитать.

— Я не запомнил в каком году произошла эта гребанная буря.

— И ты не считал, сколько тогда было тебе лет?

— Нет.

— А запомнить на будущее, когда и что произошло? Или ты ничего не запоминаешь?

— Рай, что в детстве стоит запоминать? Когда первый зуб выпал или первую отметку? Это неинтересно.

— А что тогда интересно?

— Самому решать, как жить. Принимать решения, думать, где были допущены ошибки и не совершать их в будущем. Над этим я ещё согласен думать и это стоит запоминать. Запоминать нужно то, что пригодится в жизни. Но, опять же, информацию надо фильтровать. Если ты собираешься всю жизнь печь пироги, то тебе вряд ли пригодится умение пользоваться локатором.

— А если мне это понадобиться в будущем, а я не буду знать?

— Тогда выучишь. Думаешь ты окончишь школу и больше ничему не будешь учиться? Вся жизнь состоит из сплошных уроков и контрольных. Только за них не ставят оценки.

— А получаешь шрамы?

— Можно и так сказать.

Мы подошли к скале, которая нависла над пляжем и образовывала что-то вроде козырька. Там была тень, в которую мы и забрались. Правда, ноги остались на солнце.

— Мне уже двенадцать лет, — ответила Рая.

— Поздравляю. Что дальше? — я стянул рубашку. Ноги устали, но если их зарыть в горячий песок, то эта усталость начинала проходить. Как будто в таз с горячей водой их запихнул.

— А выгляжу я на семь.

— И? Ты меня сюда притащила, чтоб это высказать? Я сам мелкий был. Да и сейчас не особо вытянулся. Но я об этом не особо переживаю, а тебе чего переживать? Ребятам мелкие девчонки нравятся больше, чем каланчи.

— Они меня считают ребёнком.

— Так ты и есть малявка. Двенадцать лет не восемнадцать.

— Думаешь у меня есть шанс хотя бы немного на девушку походить?

— Блин, скажешь тоже. А на кого ты должна будешь походить? На парня? Рай, не забивай голову всей этой ерундой. Тебе сейчас интересны куклы должны быть, а не то, как ты выглядишь.

— Куклы мне не интересны.

— А что тебе интересно? — спросил я. Это был автоматический вопрос, который я задал не подумав, что мне сейчас выложат всё, что так волновало юный ум. А юный ум волновало многое.

Рае не нравилось, что с ней не считались, никто не воспринимал её всерьёз. И пусть она была предводительницей ватаги малышни от семи и до четырнадцати лет, но когда кому-то исполнялось больше четырнадцати, то её бывшие «друзья» начинали задирать нос. Рая этого понять не могла. Так же как и не могла понять, почему с ней не хочет танцевать какой-то парень. Вот она к нему вся такая подошла, а он на неё даже не посмотрел и ей всё равно, что парню уже шестнадцать, а ей всего ничего и выглядит она не привлекательно. Чушь лилась на меня сплошным дождём. Я слушал её вполуха и только головой качал, удивляясь как в двенадцать лет можно усложнить себе жизнь.

— Ты меня не слушаешь! — обиженно сказала Рая.

— Слушаю.

— Ты молчишь.

— Так ты же говоришь. Тебе чего от меня надо? Совет? Сочувствие? Свободные уши? Вот это всё ты для чего мне рассказала?

— Я хочу револьвер как у тебя, — спокойно заявила она. Я чуть не подавился, увидев её невинное хлопанье ресницами. Прям одна знакомая сумасбродка. Рука коснулась к железному медальону, который висел на груди и где ещё была запись об Алисе.

— На фиг он тебе нужен?

— Хочу научиться стрелять.

— Зачем?

— Пойду в городовые.

— Не возьмут.

— Несправедливо.

— Ага.

Она замолчала. Мы ели пирожки. Смотрели на море. Глаза начинали слипаться.

— Научи драться.

— Ты и так в пыли валяешься.

— А я не хочу валяться в пыли.

— Рай, угомонись. У тебя шесть лет, чтоб вырасти. К тому времени ты превратишься…

— Жаба птицей не станет. Вот какая меня дальше ждёт участь? Я окончу школу. Потом меня возьмёт кто-то из жалости замуж. А я не хочу из жалости.