Шакал (Тайная война Карлоса Шакала)

На нем были брюки цвета хаки, белая рубашка, бежевый пиджак и щегольски повязанный серый аэскотовый галстук в желтую полоску. Наручники с него сняли за несколько минут до того, как ввести в зал суда. Он вошел, слегка помахивая пластиковым продуктовым мешком, и словно в поисках знакомых лиц оглядел публику. На груди у него болтались очки в золотой оправе, и, судя по всему, он пребывал в прекрасном состоянии здоровья. Лишь волосы его стали более редкими и седыми, а лицо побледнело и стало более морщинистым по сравнению с видеозаписью, на которой он изображен танцующим в Судане.

Волосы Карлоса были зачесаны назад, усы подстрижены и превращены в узенькую полоску, как у денди. Если бы не величественный нос и глубоко посаженные проницательные серые глаза, его круглое лицо выглядело бы вполне добродушным. От его юношеской резкости не осталось и следа. Ничто не выдавало в нем внутреннего напряжения, если не считать легкого румянца. Он сел, облокотился на деревянную стойку, огляделся и принялся беседовать со своими адвокатами, сидевшими перед ним.

Расположение зала суда представляло собой прекрасную сцену для предстоящего противостояния. Карлос сидел спиной к стене в окружении трех мрачных жандармов в черных костюмах, которые вставали вместе с ним каждый раз, когда ему предоставлялось слово. Стеклянные перегородки отделяли скамью подсудимых от присяжных с одной стороны и от присутствующей публики — с другой. В противоположном конце зала лицом к Карлосу сидели родственники офицеров ДСТ, застреленных на улице Тулье: комиссара Жана Аррана, инспекторов Жана Донатини и Раймона Ду. Сам Арран, которому удалось тогда выжить, умер за четыре года до этого от рака.

Справа от Карлоса за высокой кафедрой восседал председательствующий судья Ив Корнелу. В отличие от своих англосаксонских коллег, судья во Франции играет главную роль: ему предоставлено право самостоятельно допрашивать обвиняемого и свидетелей, а также оглашать материалы, собранные следователями. Любые вопросы адвокатов истцов и общественного обвинителя к обвиняемому и свидетелям могут передаваться только через него.

“Имя, фамилия, дата и место рождения, профессия, адрес”, — произнес судья. Карлос встал. “Меня зовут Ильич Рамирес Санчес. Я родился в Каракасе, Венесуэла, 12 октября 1949 года. Я профессиональный революционер в традициях ленинизма. Мой последний адрес? Послушайте, весь мир принадлежит мне, я — революционер-интернационалист, а мое последнее место жительства — Хартум в Судане”. Переполненный зал суда разразился хохотом, когда Карлос назвал свою профессию. Он говорил спокойно и уверенно на французском языке с сильным испанским акцентом, из-за которого порой его трудно было понять. Во всех остальных отношениях он прекрасно владел языком и улавливал все нюансы полемики.

Запихав руку в большую чашу, судья Корнелу извлек имена девяти человек, которые вместе с ним и еще двумя чиновниками должны были войти в состав присяжных. Напротив Карлоса на местах, зарезервированных для прессы, окончания этой процедуры дожидалось сорок кандидатов, выбранных наугад из избирательных бюллетеней, чей возраст превышал 22 года. Двенадцати из них предстояло решить, виновен ли Карлос в убийстве Донатини, Ду и Мухарбала и в покушении на жизнь Аррана. В случае обвинительного приговора им также предстояло определить ему наказание. Поскольку смертная казнь была отменена в 1981 году, высшей мерой наказания являлось пожизненное заключение.

Шесть женщин и трое мужчин, выбранных судьей наугад, прошли мимо Карлоса и заняли свои места с обеих сторон от судьи и двух профессиональных чиновников, сидевших лицом к залу. И снова Карлос невольно вызвал смех у публики, когда расплылся в улыбке при виде проходившей мимо одной из присяжных — молодой блондинки в костюме цвета электрик. Присяжных привели к присяге, и они поклялись “учитывать интересы как обвиняемого, так и обвиняющего его общества… не руководствоваться ни ненавистью, ни злобой, ни страхом и быть беспристрастными… и держать свое обсуждение в тайне даже после завершения дела”. По большей части это были молодые, небрежно одетые люди, которые явно чувствовали себя неловко в столь торжественном месте. В течение всего последующего времени они были заняты ведением скрупулезных записей, стараясь ничем не проявить своих чувств, как это и предписывалось законом.

Позднее один из присяжных, при условии сохранения анонимности, согласился дать интервью для этой книги, раскрыв некоторые подробности, которые в противном случае остались бы неизвестными. Присяжный X, как мы будем называть это лицо, узнал о том, что может оказаться в числе присяжных, за несколько недель до суда. “Как и все остальные, я давно знал об этом террористе, — пояснил присяжный X. — Однако я мало что читал о нем, к тому же со времени связанных с ним терактов прошло уже много времени”.^{458}