“Зачем же откладывать? — спросил Ямани. — Сейчас глубокая ночь, и если вы освободите нас прямо сейчас, мы все сможем наконец отдохнуть”. Карлос ответил, что ему надо подержать всех в напряжении до полудня. “Мы выключим свет и закроем иллюминаторы, — предложил он. — Зная, что ваша жизнь вне опасности, вы можете спокойно спать”. Крё-хер-Тидеман, которая, судя по всему, возражала против сохранения жизни министрам, пришла в ярость от миролюбия Карлоса. “Да пошел ты…!” — закричала она.
Затем алжирцы вновь связались с Карлосом и попросили его вернуться в зал VIР, чтобы продолжить переговоры. Через два часа Карлос вернулся в самолет и сразу направился к Ямани и Амузегару. Шейх Ямани заметил, что его настроение резко изменилось — возможно, под давлением алжирцев. “Я покидаю самолет, — объявил Карлос. — А вы можете это сделать через пять минут”. Группа Карлоса вышла из самолета вместе с ним. Ямани заподозрил, что самолет будет взорван. Прождав пять минут, он двинулся к выходу, но его заместитель вызвался сделать это первым: “Я пойду, может, они ждут у трапа, чтобы пристрелить вас.”
Когда наконец все оставшиеся заложники осмелились покинуть самолет и пройти в зал для особо важных персон, куда их препроводила полиция, они оказались в одном помещении с теми, кто похитил их за 44 часа до этого. И тут замысел Хаддада чуть было не осуществился. Когда Ямани и Амузегар сели, чтобы обсудить с алжирским министром иностранных дел Бутефликой выпавшие на их долю испытания, к ним с безумным видом подошел Халид, который начал им угрожать, нервно почесывая грудь. Бутефлика пихнул ему в руку стакан сока, дав тем самым возможность алжирским полицейским обыскать его. Они обнаружили, что Халид нарушил приказ Карлоса и спрятал свой пистолет под мышкой. “Я пришел, чтобы привести в исполнение вынесенный этим преступникам приговор, — заявил Халид полицейским, — а вы не дали мне это сделать”.{188}
Карлос подготавливал себе длительные овации. На пути из аэропорта черный автомобиль, на переднем сиденье которого развалясь сидел Карлос, притормозил возле группы журналистов. В течение минуты Карлос пристально разглядывал их, после чего кортеж из трех машин, в которых располагались его сообщники, двинулся дальше.{189}
Интересно, что именно Эрнандес Акоста подтвердил замершему в ожидании миру, что лидер венских похитителей и знаменитый венесуэльский террорист Карлос по кличке “Шакал”
Министерство внутренних дел Франции, расстроенное тем, что положительная идентификация автора письма может вынудить Париж оказать давление на правительство дружественного Алжира с целью экстрадиции Карлоса, поспешно заявило об отсутствии этого документа. “Нет прямых доказательств, — гласило заявление министерства внутренних дел, — что подобное письмо существует, уже не говоря об отсутствии каких-либо его копий в распоряжении руководства французской полиции”. Спустя несколько часов министерство внутренних дел признало ложность своих утверждений и заявило, что Эрнандес передал полиции фотокопию письма. Но и это не соответствовало истине. Эрнандес Акоста полагал, что из соображений чести он должен с уважением относиться к личной жизни автора письма, которого он охарактеризовал как “молодого, порывистого и склонного к разглагольствованиям человека”. Он не разрешил полиции снять фотокопию письма, и в рапорте, написанном в это время, содержится лишь фотокопия конверта.{190}
Согласно заявлению министра внутренних дел, графологическая экспертиза не смогла однозначно установить связь между надписью на конверте и теми заметками, которые были найдены на парижском складе оружия Карлоса. Зато Скотленд-Ярд в считанные часы устранил сомнения своих французских коллег, установив, что адрес на конверте сделан той же рукой, что и записи, найденные на квартире Анжелы Отаолы. Их автором и организатором налета в Вене, несомненно, являлся Ильич Рамирес Санчес по прозвищу Карлос Шакал.
Передача письма через венесуэльского министра была на редкость неосмотрительным и одновременно вызывающе демонстративным поступком. Не было никакой необходимости делать из Эрнандеса Акосты личного курьера. Карлос мог просто наклеить на конверт почтовую марку и опустить его в любой почтовый ящик, и французская полиция, охотившаяся за ним, ничего бы не узнала. Однако, как показала его раздача автографов, Карлос в прямом смысле слова хотел расписаться в своем участии в этой операции.