Шакал в изгнании

Гулкий рык тамтамов заглушал гомон толпы, но иль-Аммару чудилось, что вперемешку с приветствиями он слышит проклятия. Каждое утро в трущобах находили заколотые, зарубленные, растерзанные тела, и единственной их виной были слова против Единого бога.

— Кажется, меня встречают не слишком радостно…

— Они отчаялись, — мягко заверил вельможа. — С тех пор, как владыка погиб, каждый князь норовит урвать кусок получше. Беженцы стекаются со всего Царства, они всем сердцем ждут нового царя, но люди напуганы и растеряны.

Наместник вынудил себя улыбнуться и поднял руку в приветствии. Толпа взвыла, ее протяжный вой заглушил слова старика.

— Я уже все видел, Фахи́з, — кивнул иль-Аммар. — Возле Та́бры не осталось ни одной целой деревни, дороги полны крестьян. Они бегут, как муравьи…

— Такие времена, — подтвердил спутник.

Наместник отвернулся, внимание его привлекло волнение среди горожан. Внезапно вся многоглавая бестия, все грязное тысячеликое чудище подалось вперед, легко, как игрушки, разметав цепь воинов.

Иль-Аммар хотел подать знак охранникам, но в последний миг старик удержал его.

— Слушайте, господин! Они радуются. Они… приветствуют вас!

Наместник прислушался — сквозь рев действительно прорывались крики «Слава!». Там, где толпа выплеснулась на расчищенную мостовую, десятки рук тянулись, чтобы на мгновение коснуться резной повозки.

— Протяните им руку, господин! Они на всю жизнь запомнят прикосновение царя!

От волнения Фахиз так сильно сжал ладонь наместника, что тот скрипнул зубами.

Что-то не так. Неправильно. Недоброе предчувствие распрямилось, встало во весь рост… казалось, купола в душном воздухе и те задрожали сильнее — будто столица смеется над незадачливым ухажером.

Перегнувшись через витой подлокотник повозки, иль-Аммар опустил руку, почти касаясь протянутых ладоней.

Боль ударила в спину жгучим хлыстом, заскрежетала по ребрам. Наместник закричал, но из горла вырвалось клокотание напополам с кровавой пеной. Он еще видел, как солдаты бросились к господину, как забился в дальний угол повозки Фахиз. Знамя с пурпурной башней покачнулось и мазнуло наместника по лицу.

А больше он не видел ничего.

Наутро город опустел. Вымер. Ни звука, ни встречного, ни даже бродячего пса — словно звери и те высыпали на Дорогу Царей поглазеть на иль-Аммара. Это устраивало Каи. На Старый Город опустилась тишина, лишь отдаленный рык тамтамов нарушал безмолвие.

«Как тяжелую ношу несложно опустить…» — подобно молитве повторял жрец.

Последний день. Если не решится сегодня, войско узурпатора войдет в город, и тогда… лучше не думать, что тогда будет! Самое меньшее, они превратятся в изгнанников, и каждый храм в городе станет домом нового бога.

Жрец не торопился. Огромный гонг в храме Ата́мы, владыки времени, прозвонит два, а то и три раза, пока иль-Аммар доберется до дворца. Там — если все пойдет, как должно — верховный будет отрезан от своих людей. Когда войско узурпатора подступит…

Каи не успел закончить мысль.

Сперва послышался далекий шум, потом тамтамы пропустили удар и вовсе смокли. В наступившей тишине гул перерос в голодный рев. Ну точно рык пустынного льва.

Кобыла всхрапнула, когда жрец ударил ее пятками. Холодный комок страха зашевелился внизу живота. Сердце колотилось словно бы в основании горла.

Они встретились на базарной площади, под потемневшими стенами палаты писарей — всадник и группа оборванных голодных беженцев. Мимо Каи бежали женщины и дети, спеша укрыться по домам. Некоторые мужчины сопровождали их, но гораздо больше выламывали палки из купеческих навесов и высаживали двери здания, где писцы Царя Царей скрепляют сделки.

Около дюжины обернулись к жрецу, но тот не стал дожидаться, пока налетчики сообразят, кто он. Пришпорив лошадь, он ворвался в лабиринт навесов и палаток, заставив кобылу петлять меж бочками, ящиками и грудами корзин.

Над площадью раздались крики «Аса́м!» — Единый — но вскоре потонули в гневном вое, что требовал денег, зерна и хлеба.

— Они прячут еду! — кричал один. — Они всё прячут!

— Хлеб! — ревел другой. — Ищите зерно и хлеб!

Десятки голосов подхватили его призыв: какие боги, когда поклонения требует желудок?

В закутке за тюками ткани Каи остановился. Что бы ни случилось на Дороге Царей, прорываться туда сродни самоубийству. Кобылка Сатры тяжело дышала, роняя хлопья пены. Оставлять ее при себе еще большая глупость.

Жрец уже слышал треск ткани и стук перевернутых корзин — должно быть, толпа добралась и до базара. Хлопнув лошадь по крупу, он начал сдирать неподатливые кольца и браслеты. Мало быть пешим, когда все в тебе выдает жреца… Каи вдруг задохнулся от ужаса. Все тщетно! Любой узнает его по бритой голове и татуировке на лбу.

Он кромсал шелка и хлопок ритуальным ножом, когда в убежище ворвался ражий детина с выломанным из мостовой куском мозаики. Мгновение они смотрели друг на друга, как на вставших из погребального костра духов.

Каи первым бросился на противника, ударил затылком в грудь, повалил наземь. Краем глаза он видел, как царапают по пыли скрюченные пальцы, как отошла назад сжимавшая камень рука…