Шакалы. Роман

Никто не шелохнулся, смотрели с уважением, даже восхищением.

— Вот так-то, Семен Сидорович, а ты говоришь, что я вас в первый раз вижу. Я мамонт, и вы мамонты, сохранились, для нас честь и дело дороже денег. Так что знаю я вас прекрасно, иначе бы не позвал, хлеб с вами не разделил. А позвал не без корысти, каюсь, мне помощь ваша нужна. Я в Москве войну начал, противники у меня не пьяные мальчики с пушками, люди серьезные и профессиональные. Я от них до поры здесь спрятался, но они меня отыщут обязательно. Сюда они не сунутся: три ствола. — Он указал на стоявших у дверей охранников, достал из кармана «вальтер». — Им нас не взять, они люди опытные. Значит, посадят они снайпера в этих кирпичных коробках.

Гуров указал на окно.

— Но снайпер человек, он не может пробраться ночью, сутками не есть, не пить. Он придумает для себя прикрытие. Придет открыто, землемер, к примеру, электрик либо еще чего. У него должна быть винтовка, мужики, пистолет тут не годится. Я могу из дома вообще не выходить, но мне надо не только живым остаться, а этого стрелка взять.

— Смелый ты мужик, смотрю, — сказал один из бригадиров. — Только не пойму, мы здесь с какого краю?

— Кирилл Евгеньевич, вы на стройке всех людей знаете, каждый новый, да еще городской — уверен, убийца в рабочую униформу рядиться не станет, — светится. Он, конечно, винтовку держать не будет, прежде, чем к вам прийти, а ему необходимо при дневном свете свою позицию определить, он оружие может припрятать либо закамуфлировать. Допустим, под треногу, если он землемером прикинется, как-нибудь еще, у них опыт богатый.

— Значит, наша задача бандита выявить, а вы его поймаете.

— Ловят, приятель, бабочек, а преступников задерживают.

— А коли мы его сами возьмем…

— Стоп-стоп! — перебил Гуров. — Я к вам не лезу печную трубу класть. А от моей работы беда случится небольшая — печка не будет гореть либо дым не на улицу, а в дом потянет. Разломал, переложил, и всех делов. А вы на моем месте угробитесь, детей сиротами оставите. Приказ. Все служили и знаете, приказ обсуждению не подлежит. Увидели неладное либо пахнет нехорошо — дорогу перешел, стакан кваса выпил, у нас всегда имеется. Ну и хватит о кладбище. Что там, на первенстве Европы по футболу, светит нам или как?

— Нам всегда светит, только в нужный момент фонарь гаснет, — сказал кто-то, и все рассмеялись.

Некоронованный генсек КПРФ Иван Иванович Корзинкин не очень внешне соответствовал своему популярному имени-отчеству и довольно пошлой фамилии. Лицо действительно простое, русское, чуть курносое, скуластый, блондинистый, а вот одет он был вполне цивилизованно, и от сверкающих ботинок до галстука на генсеке ни одной совковой вещи не проглядывало.

На служебном столе компьютер и факс, другое дело, умел он ими пользоваться или нет. Усаживаясь в кресло напротив, Фокин сразу отметил, что руки у хозяина ухоженные и вчера лопату не держали.

— Здравствуйте, Семен Петрович, рад познакомиться, — сказал хозяин, но из-за стола не вышел и руки не протянул.

— Здравствуйте, Иван Иванович, — ответил Фокин, — у меня разговор к вам серьезный, лучше, если вы свою телефонную артиллерию переключите на секретаря.

Хозяин не шелохнулся, сухо произнес:

— Я вас слушаю.

— Зря вы так. Пока ваш лидер не Президент, на сегодняшний момент вами детей пугают, а шансы ваши, прямо скажем, так себе. Честно, нечестно, но Борис вас придавил. Вот с Чечней замирится, и вы со сцены уйдете.

— Мне говорили, что вы человек серьезный, а что наглый, утаили, — спокойно ответил Корзинкин, но руки его выдали, начали без надобности листать лежавшие на столе бумаги.

— В России человек коли честный, прямой, неприятное говорит, то сразу наглый.

— Честный, прямой, наверное, вы еще что-то собираетесь сказать?

— Ваши телефоны не прослушиваются? Не знаете? Вы их отключите от греха. — Фокин поднялся, достал из кармана сканер, прибор для обнаружения скрытых микрофонов, прошелся по кабинету, задержался у телефонных аппаратов.

— Хорошо, — вздохнул он, — если нас слушают, вы, Иван Иванович, пострадаете значительно больше, чем я, персона скромная.

Хозяин взглянул на Фокина, и вся галстучно-рубашечная оболочка с Корзинкина слетела. На подполковника смотрел умный и хитрый мужик, вчерашний партаппаратчик среднего звена, человек, никому и никогда не верящий, постоянно ищущий собственную выгоду. Он вышел из-за стола, сказал:

— Голова разболелась, пройдемся по воздуху.

Неподалеку был небольшой парк. Они сели на скамейку. Партайгеноссе неожиданно достал из кармана кусок хлеба, стал кормить голубей.

— Вы не выиграете выборы, сегодня это понятно умным, через две недели станет ясно последнему дураку, который всегда голосует за сильнейшего, — сказал Фокин. — Проиграв в июне, вы проиграете навсегда, через некоторое время последние сумасшедшие умрут. Вы станете маленькой кликой оппозиции, будете смешить народ, хотя вас просто перестанут слушать, как перестали ходить на партсобрания и в Мавзолей. Сейчас перед вами последний вагон уходящего поезда, а я тот человек, который протягивает вам руку и говорит: «Садитесь и рулите».