Шах фон Вутенов

Шах, между тем успевший собраться с духом, отвечал: ему-де хорошо известно, что за все в жизни надо нести ответственность. И он отнюдь не намерен от таковой уклоняться. Знай он раньше то, что узнал сейчас, он бы по доброй воле предпринял шаги, которых требует от него госпожа фон Карайон. Он предполагал остаться холостяком, и отказ от этого выпестованного намерения в данный момент, разумеется, поверг его в смятение. Но он понимает, что безусловно должен поздравить себя с наступлением дня, в столь краткий срок изменившего его жизнь. Виктуар - дочь своей матери, что уже само по себе порука за его будущее, лучший залог подлинного счастья.

Его слова звучали весьма учтиво и обязательно, но в то же время и не без холодка.

Госпожу фон Карайон это не только больно задело, но и ранило ее сердце. То, что ей довелось услышать, не было языком любви или вины, и, когда Шах умолк, она колко заметила:

- Я вам очень благодарна за ваши слова, господин фон Шах, особенно за сказанные в мой адрес. Но вот что ваше «да» могло бы звучать решительнее и менее принужденно, это вы и сами чувствуете. Ибо чего я, собственно, домогаюсь? Торжественного венчания в соборе. Я хочу еще раз появиться в желтом атласе, он мне всегда был к лицу, а после того как мы станцуем наш танец с факелами и разрежем на кусочки подвязку Виктуар - ведь нам придется устроить праздник немножко по-придворнрму, хотя бы из-за тетушки Маргариты,- я даю вам carte blanche, вы снова свободны, свободны, как птица, в своих намерениях и поступках, в любви и в ненависти, ибо тогда уже можно будет сказать: произошло то, что должно было произойти.

Шах молчал.

- Помолвка состоится без всякого шума. Об остальном мы без труда договоримся. Если угодно - в письменной форме. Но больная ждет меня, и потому простите.

Госпожа фон Карайон встала, Шах тотчас же откланялся; больше они не обменялись ни единым словом.

Глава тринадцатая «LE CHOIX DU SCHACH» [61]

Расстались они едва ли не врагами. Но затем все пошло лучше, чем того можно было ожидать после столь раздраженного разговора, и в немалой степени этому способствовало письмо, которое на следующий день Шах прислал госпоже фон Карайон. Он чистосердечно признавал свою вину, оправдывал себя, как и во время злополучного разговора, неожиданностью, смятением духа, причем все его слова теперь звучали сердечнее и теплее. Да, врожденная честность, вероятно, принудила его сказать больше, чем должно и можно было сказать. Дальше он говорил о своей любви к Виктуар, обходя, преднамеренно или случайно, все заверения в почтении и преклонении перед ее душевными качествами, причиняющие столь острую боль, когда от тебя ждут обыкновенного признания в сердечной склонности. Виктуар жадно внимала каждому слову, а мамa, отложив письмо, не без растроганности увидела, что две минуты счастья вернули ее бедной дочери надежду, а вместе с надеждой утраченный румянец и блеск глаз. Больная сияла, чувствовала себя совсем здоровой, так что госпожа фон Карайон не смогла удержаться от восклицания:

- Какая ты красивая, Виктуар!

Шах в тот же день получил ответную записку; в ней старая его подруга откровенно высказывала свою радость. Пусть он забудет горькие слова, сорвавшиеся у нее с языка; он знает ее живой характер и простит ее за то, что она не сумела сдержаться. Вообще же ничего важного, ничего существенного еще не упущено, и если говорят, что из радости прорастает беда, значит, бывает и наоборот.

Жертву, которая требуется от нее, она приносит охотно, поскольку от этой жертвы зависит счастье любимой дочери.