Шах-наме

Воителю Бижану сообщили,
Что в плен живым Махоя захватили.

Бижан, что был печален и угрюм,
Освободился от тяжелых дум.

Без отдыха, как вихри урагана,
Везли Махоя стражи в стан Бижана.

Когда лицо Бижана увидал
Махой, как будто разум потерял.

Упал он на песок, повержен страхом,
И голову свою осыпал прахом.

Сказал Бижан: «О выродок! Как быть?
Какою казнью нам тебя казнить?

Ты, раб, зачем убил царя Ирана,
Владыку нашего и пахлавана?

Он по отцам природным был царем,
Второй Ануширван явился в нем!»

И отвечал Махой: «От корня злого
Не жди добра, а жди плода дурного,

Меня без сожаленья истреби,
Мне голову железом отруби».

«Так я и сделаю,— Бижан ответил.—
Сгинь, Ахриман! А свет да будет светел!»

Махою руки он велел отсечь,
Сказал: «Уж не возьмешь ты больше меч!»

И отрубить велел Махою ноги,
Чтоб он валялся в муках на дороге.

Велел потом отрезать уши, нос,
Сказал: «Казнись теперь, презренный пес!

Да, мало были мы с тобой жестоки,
Лежи, околевай на солнцепеке!»

Трех молодых имел Махой сынов,
Трех славных обладателей венцов.

Костер сложили, запалили пламя,
Сожгли на нем Махоя с сыновьями.

Погиб Махой — и род исчез его,
И не осталось в роде никого.

А если и остался кто,— все гнали
И вслед ему проклятья посылали.

Да будет проклят род его и дом,
Да будет память проклята о нем!

И век настал великого Омара,
И стих Корана зазвучал с мимбара.^{69}

Из заключения поэмы