Шах помидорному королю. Повесть

«Я становлюсь профессионалом. Незнакомый мне Егоров - если он достаточно опытен! - наверняка шел этим путем. Вот почему Егоров не торчит тут, в Путятине. Он сосредоточил свой поиск на каналах сбыта ширпотребного золота. А Фома тем временем, кажется, проявляет самостоятельность. Вернее сказать, самовольство… Причем его методы, как всегда, шаблонны…»

И тут Фомин энергично тряхнул Володю за плечи:

- Ну ты даешь! Заснул, что ли?

Володя растерянно огляделся. Дружинники все ушли. В штабе только он и Фома.

- Вот, займись. - Фомин полез в карман и вытащил небрежно сложенный листок. - Ребята ломали головы, но безрезультатно. Все надежды на тебя.

Володя взял листок в руки. И ужаснулся.

Чудовищное, варварское отношение к улике! Таскать просто в кармане! Записку следовало взять пинцетом за краешек, положить в пластиковый пакет, отправить в криминалистическую лабораторию… Азбучные истины! С ними знаком каждый поклонник детективного кино!.. А что делает Фома? Мало того, что он таскает записку в кармане. Судя по его словам, важная улика перебывала во множестве рук. Как теперь обнаружить отпечатки пальцев шантажиста? Остается только почерк…

Володя погрузился в изучение записки.

От этого занятия его оторвал могучий бас.

- Я не опоздал? - Веня Ророкин, монтер с телефонной станции, явился, как видно, с дежурства, во всем своем снаряжении. - Владимиру Александровичу мой привет! - Веня с грохотом отправил в угол монтерские «кошки». - Николай Павлович, порученный объект проверен. Когда выходим?

- А это уж решит Владимир Александрович.

- Выйдем, когда начнет смеркаться, - объявил Володя и кивнул Фомину: отличный напарник! О лучшем и желать нельзя!

Веня отслужил свои армейские годы в десантниках и после демобилизации не расстался с тельняшкой и лихим беретом. В дружине за ним числились разные подвиги. Вытащил мальчишку, провалившегося под весенний непрочный лед Пути. В одиночку и безоружный задержал хулигана с обрезом.

Володю Веня тоже однажды спас. Володя в своем служебном кабинете нечаянно уронил со стола телефон и заранее оплакал расход в двадцать пять рублей. Но пришел Веня и взялся своими огромными тяжелыми лапищами за кучу осколков корпуса, деталек и проводков. Аппарат и сейчас работает как новенький.

- Подзаправиться бы маленечко… - басил Веня, открывая один за другим ящики единственного в штабе письменного стола и доставая то полбулки, то кусок сала, то пряник. Тут, как видно, было принято иметь запасы на всякий случай. - Хотел домой забежать, - пояснил он Володе, - но не успел. Проверял уличное освещение - чтобы все лампочки светили. Теперь полный порядок. И на Парковой тоже. Там самый нужный фонарь, гляжу, разбили. Как раз напротив того дома. Я ввинтил лампочку посильней…

Володя чуть не схватился за голову. «Непростительный промах! Нам темнота на руку. А он лампочку ввинтил. Не иначе как выполнял распоряжение Фомы».

Но вслух Володя произнес сдержанный упрек:

- Простите, но вам не кажется, что исправленное вами освещение на Парковой может помешать успеху задуманной операции?

- При чем тут операция! - Веня перестал жевать булку и уставился на Володю. - По Парковой возвращаются с дискотеки. Свет обязательно нужен. Свет дисциплинирует!

«Опять это слово! - отметил про себя Володя. - Один сказал, что закрытое помещение дисциплинирует. Другой про свет. У них сегодня на уме только это…»

Поглядывая на своего напарника, мощно работающего челюстями, Володя с грустью размышлял, что даже для Вени сегодняшние танцы в парке, или - как их там? - дискотека, - все это представляется куда более важным и опасным делом, чем поимка шантажиста.

«Ну ничего… Нынче ночью все образуется, все встанет на место. Однако кто же придет за выкупом? К какой встрече я должен быть готовым? От моего предвиденья успех зависит не меньше, чем от силы и ловкости Вени Ророкина».

Фомин ушел, пожелав обоим поймать шантажиста с поличным.

- Звоните обязательно. В любой час.

Веня улегся на продавленный диван и развернул старый номер «Крокодила». Самые удачные, на его взгляд, остроты он читал вслух. Остроты казались Володе плоскими и пошлыми, но не мешали думать о своем.

Чем пристальней Володя вглядывался в записку, тем сильнее его смущал ровный детский почерк.