Читаем Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание полностью

То мог быть Стамбул или даже Багдад, Но, увы! не Варшава, не Ленинград, – И горькое это несходство Душило, как воздух сиротства.

И чудилось: рядом шагают века, И в бубен незримая била рука, И звуки, как тайные знаки, Пред нами кружились во мраке.

Мы были с тобою в таинственной мгле, Как будто бы шли по ничейной земле, Но месяц алмазной фелукой Вдруг выплыл над встречей-разлукой…

И если вернется та ночь и к тебе В твоей для меня непонятной судьбе, Ты знай, что приснилась кому-то Священная эта минута.

Существует версия, что стихи эти посвящены Юзефу Чапскому. Однако в письме к Александру Межирову Галина Козловская дала ключ к этому стихотворению:

«Мне кажется, что теперь я имею право рассказать о тайне и обстоятельствах его возникновения. В один из жарких дней последнего лета Анна Андреевна пришла к нам и собралась уходить уже поздно. У меня на столе стояли белые гвоздики, необычайно сильно и таинственно настойчиво пахнувшие. Анна Андреевна всё время касалась их рукой и порой опускала к ним свое лицо. Когда она уходила, она молча приняла из моих рук цветы с мокрыми стеблями.

Как всегда, Алексей Федорович пошел ее провожать. Это было довольно далеко, но все мы тогда проделывали этот путь пешком. Вернулся домой он нескоро и, сев ко мне на постель, сказал: «Ты знаешь, я сегодня, сейчас, пережил необыкновенные минуты. Мы сегодня с Анной Андреевной, как оказалось, были влюблены друг в друга, и такое в моей жизни, я знаю, не повторится никогда. Мы шли и подолгу молчали. По обочинам шумела вода, и в одном из садов звучал бубен. Она вдруг стала расспрашивать меня о звездах. (Алексей Федорович хорошо знал, любил звезды и умел о них рассказывать.) Я почему-то много говорил о Кассиопее, а она всё подносила к лицу твои гвоздики. От охватившего нас волнения мы избегали смотреть друг на друга и снова умолкали».

Продолжением той ночи – стали стихи.

Его исповедь я запомнила дословно, со всеми реалиями пути, чувств и шагов. <…> И я, ревнивейшая из ревнивиц, испытала чувство полного понимания и глубокого сердечного умиления.

Несколько дней Анна Андреевна не приходила. Алексей Федорович ходил потерянный, затем она пришла, и всё пошло по-прежнему. И пока она была в Ташкенте, никакого стихотворения не было, хотя я уверена, что оно было, написанное тотчас, по свежему следу. Так точны все реалии жизни, так дословно рассказанные мне Алексеем Федоровичем, что мне кажется, вряд ли оно было написано потом, много лет спустя. Хотя, кто знает, быть может, гений поэта – это его ничего не забывающая память?

И когда годы спустя Алексей Федорович впервые прочел эти стихи, он ошеломленно опустил книгу и только сказал: «Прочти». Я на всю жизнь запомнила его взгляд и оценила всю высоту и целомудрие этого его запоздалого признания. <…>

Но их обоих нет, не станет когда-нибудь и меня, а тайна должна кем-то храниться, раз они были и прожили свою пленительную жизнь».

Спустя годы, когда не будет в живых ни Ахматовой, ни Козловского, Галина Лонгиновна напишет одни из самых ярких воспоминаний о тех тяжелых и счастливых временах. Прекрасным литератором, умным читателем она была для своих друзей и адресатов замечательных писем, но с появлением в печати отрывков воспоминаний Галины Лонгиновны о ее писательском даровании узнали многие.

Кроме литературного, Галина Лонгиновна обладала и музыкальным талантом, прекрасно пела, в том числе и песни на стихи Ахматовой, музыку к которым написал ее муж. С ним она познакомилась еще совсем юной, когда приехала в Москву. Здесь в литературных кругах ее рассказы не нашли того отклика, который имели за рубежом, где прошла ее юность, и она на годы перестала писать. Но зато встретила человека, которого полюбила и с которым ей было невероятно интересно. В 1926 году она вышла за него замуж.

Алексей Козловский был талантливым композитором и дирижером и подавал огромные надежды. В 1934 году свою комнату в московской коммуналке они обменяли на домик в подмосковной деревне Степановское, однако им не удалось спрятаться от НКВД, и в 1936 году Козловского вызвали на Лубянку и предложили покинуть Москву. Вероятнее всего, положение самой Галины (так же как и ее отца, депутата Государственной думы, дружившего со многими старыми большевиками) было в те годы тоже опасным. Супруги уехали в ссылку в Ташкент.

Это был тяжелый удар по восходящей музыкальной карьере Козловского. Но оказалось, что на новом месте им открылся удивительный мир Востока, который они сумели горячо полюбить.

Они стали сочинять вместе: он – музыку, она – либретто. Первым значительным их детищем стала опера «Улугбек», поставленная в Ташкенте во время войны. За этой оперой последовали другие произведения.

Творческий союз в 1977 году прервала смерть Алексея Козловского.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары – XX век

Дом на Старой площади
Дом на Старой площади

Андрей Колесников — эксперт Московского центра Карнеги, автор нескольких книг, среди которых «Спичрайтеры», «Семидесятые и ранее», «Холодная война на льду». Его отец — Владимир Колесников, работник аппарата ЦК КПСС — оставил короткие воспоминания. И сын «ответил за отца» — написал комментарии, личные и историко-социологические, к этим мемуарам. Довоенное детство, военное отрочество, послевоенная юность. Обстоятельства случившихся и не случившихся арестов. Любовь к еврейке, дочери врага народа, ставшей женой в эпоху борьбы с «космополитами». Карьера партработника. Череда советских политиков, проходящих через повествование, как по коридорам здания Центрального комитета на Старой площади… И портреты близких друзей из советского среднего класса, заставших войну и оттепель, застой и перестройку, принявших новые времена или не смирившихся с ними.Эта книга — и попытка понять советскую Атлантиду, затонувшую, но все еще посылающую сигналы из-под толщи тяжелой воды истории, и запоздалый разговор сына с отцом о том, что было главным в жизни нескольких поколений.

Андрей Владимирович Колесников

Биографии и Мемуары / Документальное
Серебряный век в нашем доме
Серебряный век в нашем доме

Софья Богатырева родилась в семье известного писателя Александра Ивича. Закончила филологический факультет Московского университета, занималась детской литературой и детским творчеством, в дальнейшем – литературой Серебряного века. Автор книг для детей и подростков, трехсот с лишним статей, исследований и эссе, опубликованных в русских, американских и европейских изданиях, а также аудиокниги литературных воспоминаний, по которым сняты три документальных телефильма. Профессор Денверского университета, почетный член National Slavic Honor Society (США). В книге "Серебряный век в нашем доме" звучат два голоса: ее отца – в рассказах о культурной жизни Петербурга десятых – двадцатых годов, его друзьях и знакомых: Александре Блоке, Андрее Белом, Михаиле Кузмине, Владиславе Ходасевиче, Осипе Мандельштаме, Михаиле Зощенко, Александре Головине, о брате Сергее Бернштейне, и ее собственные воспоминания о Борисе Пастернаке, Анне Ахматовой, Надежде Мандельштам, Юрии Олеше, Викторе Шкловском, Романе Якобсоне, Нине Берберовой, Лиле Брик – тех, с кем ей посчастливилось встретиться в родном доме, где "все всегда происходило не так, как у людей".

Софья Игнатьевна Богатырева

Биографии и Мемуары

Похожие книги