Читаем Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание полностью

Милый Валерий Александрович!

Великое спасибо за посылочки, уже пьем чай и Вас вспоминаем. Я тут же перевела денежки за две посылочки. Мы особенно Вам благодарны. Потому что ведь мы заядлые, в некотором даже роде, прославленные чаевники.

Близость Чаеуправления (где так дивно всегда пахнет кофе) и почтамта[450] придали мне храбрости немножко злоупотребить Вашим временем и любезностью.

Что Вам сказать о нашем житье-бытье? Как говорится, «все изменилося под нашим зодиаком»[451], etc. Нам только и остается, что пить чай, ибо всё вокруг белым-бело и не разберешь, в каких мы живем широтах – то ли тундра, то ли Заполярье. Зиме нет конца, всё снега и снега. Сколько тут ни живем, не бывало такой долгой зимы. Обычно к концу февраля у нас уже отцветают фиалки и урюк. Единственно, кто упрямо твердит о весне «рассудку вопреки, наперекор стихиям»[452], – это жабка, живущая под полом моей комнаты. Она в полночь начинает свои призывы, и как-то радостно становится на душе и верится, что скоро будет тепло и в саду начнутся всяческие чудеса.

На днях нас опять тряхнуло – землетрясение в пять баллов. Живо напомнило лучшее из времен. Самое неприятное, что оно было до противности долгим.

Хочу поделиться с Вами одним потрясением. Должна признаться откровенно, что чудеса науки редко потрясают мое воображение, как, скажем, откровения искусства. Но вот на днях узнала нечто, что буквально не покидает меня, и я возвращаюсь мыслями к этому по сто раз на дню.

Мне рассказали (правда, со вторых рук), что в некоем научном учреждении в оранжерее росли три пальмы. К ним была подключена наисовременнейшая аппаратура, которая регистрировала все, связанное с ростом, изменениями и процессами их внутренней, так сказать, жизни.

И вот однажды в оранжерею пришел рабочий с топором и начал рубить и срубил одну из пальм. В это время с приборами на двух остальных пальмах начало твориться что-то невероятное. Они показывали смятение, ужас, и стрелки метались как безумные. Затем, когда злодеяние было совершено, они постепенно успокоились. Но главное чудо впереди.

Затем, всякий раз, когда в помещение входил именно тот самый человек (уже без топора), пальмы, то есть приборы на пальмах, регистрировали всё те же явления. Всё каждый раз повторялось снова.

Значит, деревья помнят и наделены душой.

Я и раньше была древопоклонница, а сейчас я гляжу на них с великим изумлением.

Вы человек науки. Найдите мне подлинный источник этого открытия (бестолковые бабы ничего толком не смогли мне рассказать, где было напечатано). Вдруг Вам повезет – тогда поделитесь со мной, тем, что узнали. Ужасно хочется узнать всё подробно[453].

Думаете ли приехать к нам в наши края? Дайте о себе весточку. Нине[454] и Кларе[455] скажите, что им напишу в ближайшие дни, а пока обнимаю их. И я, и Алексей Федорович сердечно Вас приветствуем.

Ваша Галина Лонгиновна
Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары – XX век

Дом на Старой площади
Дом на Старой площади

Андрей Колесников — эксперт Московского центра Карнеги, автор нескольких книг, среди которых «Спичрайтеры», «Семидесятые и ранее», «Холодная война на льду». Его отец — Владимир Колесников, работник аппарата ЦК КПСС — оставил короткие воспоминания. И сын «ответил за отца» — написал комментарии, личные и историко-социологические, к этим мемуарам. Довоенное детство, военное отрочество, послевоенная юность. Обстоятельства случившихся и не случившихся арестов. Любовь к еврейке, дочери врага народа, ставшей женой в эпоху борьбы с «космополитами». Карьера партработника. Череда советских политиков, проходящих через повествование, как по коридорам здания Центрального комитета на Старой площади… И портреты близких друзей из советского среднего класса, заставших войну и оттепель, застой и перестройку, принявших новые времена или не смирившихся с ними.Эта книга — и попытка понять советскую Атлантиду, затонувшую, но все еще посылающую сигналы из-под толщи тяжелой воды истории, и запоздалый разговор сына с отцом о том, что было главным в жизни нескольких поколений.

Андрей Владимирович Колесников

Биографии и Мемуары / Документальное
Серебряный век в нашем доме
Серебряный век в нашем доме

Софья Богатырева родилась в семье известного писателя Александра Ивича. Закончила филологический факультет Московского университета, занималась детской литературой и детским творчеством, в дальнейшем – литературой Серебряного века. Автор книг для детей и подростков, трехсот с лишним статей, исследований и эссе, опубликованных в русских, американских и европейских изданиях, а также аудиокниги литературных воспоминаний, по которым сняты три документальных телефильма. Профессор Денверского университета, почетный член National Slavic Honor Society (США). В книге "Серебряный век в нашем доме" звучат два голоса: ее отца – в рассказах о культурной жизни Петербурга десятых – двадцатых годов, его друзьях и знакомых: Александре Блоке, Андрее Белом, Михаиле Кузмине, Владиславе Ходасевиче, Осипе Мандельштаме, Михаиле Зощенко, Александре Головине, о брате Сергее Бернштейне, и ее собственные воспоминания о Борисе Пастернаке, Анне Ахматовой, Надежде Мандельштам, Юрии Олеше, Викторе Шкловском, Романе Якобсоне, Нине Берберовой, Лиле Брик – тех, с кем ей посчастливилось встретиться в родном доме, где "все всегда происходило не так, как у людей".

Софья Игнатьевна Богатырева

Биографии и Мемуары

Похожие книги