Шахидка с голубыми глазами

За то время, пока я носился по супермаркетам, добывая вино, Яна приняла душ, приготовила кофе и красиво сервировала школьную парту, позаимствовав у соседки роскошные тарелки и блюдца эпохи императора Александра III.

Этой ночью я понял, что Яна выздоровела. Наутро нас вышли провожать все обитатели коммуналки – пять милых голубоглазых старушек. Они, как и мы, не выспались этой ночью из-за звуковой сверхпроводимости стен, но были бодры, веселы и наперебой желали нам счастья и вечной любви. Потом они долго стояли на пороге квартиры и махали нам вслед.

Чтобы лишний раз не испытывать судьбу, я решил отказаться от самолета и поезда, и мы поехали в Крым давно отработанным московскими студентами способом – автостопом.

Часть пути мы преодолели на легковой машине, где за рулем сидела мощная, как метательница молота, женщина, которая всю дорогу рассказывала нам о породистых собаках. Другую часть – на автобусе, набитом «челноками» и их товаром. Самым комфортным транспортом оказался «КамАЗ» с фургоном, в котором находились исключительно шведские ортопедические матрасы. Там мы и спали, и кувыркались, и, глядя в потолок, читали друг другу стихи: я – из русской любовной лирики девятнадцатого века, а Яна – Лембита Веллса.

Я ни разу, ни намеком, ни полусловом не обмолвился о той страшной паутине, в которую завлекли Яну. Я ждал, когда Яна сама захочет и, главное, сможет пересказать мне свою жуткую историю. И это наконец случилось.

Кажется, мы ехали по Запорожской области. Яна повернулась на бок, подложила под щеку ладонь и, глядя мне в глаза, вдруг спросила:

– А тебе никогда не приходили в голову мысли о самоубийстве?

– Нет, никогда, – признался я. – Однажды мой знакомый ученый-генетик сказал, что у меня качественная наследственность и к моему генетическому набору надо относиться особо бережно, насаждать его и тиражировать всеми возможными мне способами до глубокой старости.

Я шутил, но Яна этого не заметила.

– А мне казалось, что жизнь закончена, – произнесла она задумчиво. – Что впереди только чернота и неутихающая боль обиды. Ты даже не можешь представить, как мне было плохо! Все человечество вместе с планетой Земля стало мне казаться плоским и черно-белым, как старый фотоснимок. И я была готова смять его в кулаке и выкинуть за ненадобностью.

– А сейчас?

– Сейчас мне стыдно об этом вспоминать, – после паузы произнесла Яна и, вздохнув, добавила: – Какая же я была дура!

– И врачи, как назло, попались липовые.

– Что ты! – воскликнула Яна. – Они мне как отцы родные были! Они показали мне выход из тупика, чудесный путь к вечной молодости. Я должна была уйти из жизни гордой и отомщенной, а Дэну предстояло всю оставшуюся жизнь каяться и страдать.

– Ты знаешь фамилии этих врачей?

– Нет. Они назвали только свои имена, и те, по-моему, придуманные. Один был Лукой, а второй – Матфеем. На второй день, как я попала в реабилитационный центр, они стали со мной работать.

– Убеждали в том, как плохо быть старым и больным? Пересказывали разговор Александра Македонского с мудрецами?

– Не только. Почти каждый день приносили целые пачки фотографий самоубийц. Там были и повешенные, и выпавшие из окон, и со вскрытыми венами. Снимки отвратительные, одна сплошная кровь.

– Они хотели тебя убедить, что самоубийство – это страшно?

– Что ты! Как раз наоборот! Когда мне становилось дурно, Лука говорил: «Вот так бы и ты выглядела, если бы тебя вовремя не откачали. И твой Дэн увидел бы тебя такой. Представляешь, как бы его тошнило от твоего вида?» А Матфей добавлял: «Самая лучшая смерть – это взорвать себя поясом шахида. Во-первых, безболезненно и быстро. А во-вторых, от твоего тела ничего не остается, все превращается в воздух, в пар. И освобожденная душа устремляется на небеса к своему создателю».

– На небеса или все-таки в преисподнюю?

– Я говорила им: это же грех. А они отвечали: тебя ввели в заблуждение. Ты достигла такой силы любви, что душе уже не надо совершенствоваться, она идеальна. Дальнейшая жизнь не только бессмысленна, но и вредна – ведь я могу «запачкать» душу грехами. И, дескать, бог сам подталкивает к самоубийству как к единственной возможности сохранить чистоту души.

– Не слишком убедительно.

– Но я им верила. После разговоров с ними мне становилось легче. Но как-то мне показали видеозапись, где Дэн обнимается со своей новой подружкой Лерой Фри. Как мне было больно! Я чуть не разбила телевизор!

– Как тебя успокоили?

– Матфей сказал, что если я покончу с собой и Дэн узнает, что это сделано ради него, то будет очень горевать, сходить с ума и поливать слезами мою могилу. И когда я представляла себе эту картину, то мне хотелось побыстрее умереть. И я хватала врачей за руки и говорила: я хочу, хочу! Как мне это сделать?

– Какие-нибудь лекарства тебе давали?

– Мне каждый день делали уколы. Очень болезненные, после них я целый час лежала в постели.

– Ты спрашивала, чем тебя колют?

– Нет, мне было все равно.

– Скажи, Яна, а кроме тебя там еще были пациенты?