Шахиня

Шестнадцатого января тысяча семьсот пятьдесят восьмого года он оставил Мемель и через шесть дней вошел в необороняемый Кенигсберг. По причудливой воле случая столице прусского края пришлось в день рождения своего короля приносить присягу на верность императрице России. Вся беззащитная провинция была занята русскими, все доходы отбирались, зато жителям гарантировались их исконные права и свободы, а все акты насилия прекратились и отныне карались с беспощадной суровостью.

Русские обосновались в Пруссии как в завоеванной стране и всем своим поведением показывали, что не собираются отсюда никогда уходить.

После этого Фермор вклинился в территорию польской области и овладел расположенными там городами Торн и Эльбинг, не позволив сбить себя с толку протестом великого полководца короны Браницкого.

Данциг избежал аналогичной участи только благодаря активным мерам своего магистрата и угрозе Англии послать в Балтийское море свою эскадру. Насколько энергично под командованием нового военачальника русские продвигались вперед до сих пор, настолько небрежным опять вдруг стало их ведение войны теперь. Фермор, где только было возможно, уклонялся от всякого серьезного столкновения, от любой битвы, и остаток зимы и всю весну бездеятельно простоял в своем лагере под Позеном. В июне тысяча семьсот пятьдесят восьмого года он наконец ожил и снова пришел в движение, подгоняемый к активности скорее жалобами Франции, чем собственным боевым задором. Служившие под его началом генералы при всяком удобном случае выходили из повиновения, сам же Фермор в это время хворал, что еще больше сдерживало проведение операций.

После долгих колебаний он со своим войском направился к Кюстрину и начал его осаду. Пятнадцатого августа главные силы открыли настолько интенсивный огонь по городу, что уже буквально через несколько часов он лежал в развалинах. Семнадцатого числа от прусского коменданта крепости потребовали ее сдачи, однако тот наотрез отказался сделать это.

А тут в русский лагерь пришло известие, что Фридрих Великий форсированным маршем приближается сюда из Моравии, куда продвинулся после отвоевания Силезии, чтобы спасти свои наследные земли. Фермор тотчас же прекратил осаду Кюстрина и ограничился тем, что столь же беспощадно опустошил провинцию Бранденбург, как в свое время Апраксин Восточную Пруссию. Он все никак не мог заставить себя сделать решительный шаг, пока внезапно не увидел прусского короля прямо перед собой и не был им атакован, что вынудило его двадцать пятого августа в миле от Кюстрина дать тому знаменитое Цорндорфское сражение.

Фермор крайне неудачно построил свои полки в огромный четырехугольник с ломаными эшелонами. Такого рода order de bataille[126] был бы вполне уместным против беспорядочно вооруженных и хаотично дерущихся, состоящих преимущественно из конницы татарских и турецких полчищ, с которыми русским главным образом доводилось в последние годы сражаться, но он помешал русским развернуться в полную силу против соединений прусской армии, применяющей совершенно новую тактику. В то время как только часть их войска имела возможность по-настоящему вести бой, все эшелоны его пехоты, а также находившиеся в середине его кавалерия и обоз полностью оказались под ураганным огнем противника. Но если русский полководец сделал все, чтобы проиграть сражение, то русский солдат впервые в столкновении с самой дисциплинированной и управляемой европейской армией проявил ту непоколебимую отвагу и хладнокровие, которые с тех пор стали легендой.

Схватка бушевала с нарастающим ожесточением по всему развернутому строю, русские стояли стеной, и им уже, казалось, улыбалась победа.

Прусские шеренги подались назад, русская конница вихрем устремилась в погоню.

Но генерал Сайдлиц[127] с неукротимой энергией бросился прямо навстречу русской коннице, вынудил ее дрогнуть и затем погнал на русскую пехоту, ряды которой таким образом были прорваны.

Бочонки с водкой, стоявшие в центре русского каре, теперь послужили причиной полной дезорганизации войскового порядка. Солдаты принялись опустошать их, а когда офицеры разбили бочонки, они бросались на землю и лежа хлебали губительное зелье, потоками растекавшееся в пыли.

Несмотря на это, русские тем не менее держались стойко, сражение с обеих сторон перешло в дикое кровопролитие, пока ночь не положила конец этой мясорубке. Король Пруссии сам не один раз был на волосок от опасности угодить в плен к казакам, все его адъютанты погибли, были ранены или оказались в руках русских.

На следующий день Фермор запросил перемирия, чтобы похоронить убитых.

– Это обязанность победителя, – от имени Фридриха Великого объявил граф Дона.

С наступлением ночи русские, беспрепятственно пропускаемые прусскими войсками, начали неторопливо и вполне организованно отступать. Они потеряли убитыми пять генералов, 936 офицеров и 20 590 человек рядового состава, потери прусской стороны составили 324 офицера и 11 061 рядовой.