Шахматы без пощады

Уже с начала 1977 года со мной стал заговаривать один из ведущих шахматных меценатов Западной Германии Вильфрид Хилгерт. У нас было несколько встреч, и, наконец, накануне матча с Полугаевским мы заключили с ним контракт. Согласно договору, начиная с 1 октября я должен был работать у него в клубе «Кельн-Порц». Контракт был на два года, но при случае, объявив за два месяца об уходе, я мог прервать действие контракта. Ежемесячно я должен был получать 2500 марок, должен был появляться в клубе минимум раз в неделю и играть за клуб в «Бундеслиге». Других обязанностей мне контракт не предусматривал. Трудно сказать, почему я принял это предложение. Вероятно, я не был уверен, что мне удастся высоко подняться по шахматной лестнице, и я таким образом гарантировал свой заработок независимо от успехов. В то время, как Хилгерт чутьем понял, что я двигаюсь вперед и вверх и он заработает на мне. Газеты писали, что я призван сделать Кельн-Порц шахматной Меккой…

Мне предстояло теперь готовиться к матчу со Спасским, а я вместо этого отправился на гастроли в США. Мое турне по Америке было организовано шахматным деятелем Стюартом Морденом. Я начал свои выступления в Чикаго, постепенно добрался до Калифорнии, а потом через Нью-Орлеан вернулся в Нью-Йорк. И везде, где я останавливался, везде следовал за мною, интересовался мною Роберт Фишер. Он звонил, его узнавали по голосу, спрашивали, кто звонит. Он отвечал — аноним. Так было и в Чикаго, и в Денвере, и дальше. Но вот, наконец, я в Лос-Анджелесе. Звонки прекратились. У знакомых я узнал телефон секретарши Фишера МакКерроу и позвонил ей. Я сказал, что хочу встретиться с Фишером. «Это невозможно», — ответила она. Я решил взвалить всю ответственность на себя: «Как, я пересек всю Америку ради того, чтобы встретиться с ним!» «Ну, подождите тогда». Она позвонила довольно скоро: «Завтра приезжайте в Пасадену на такую-то улицу. Там я работаю. Приезжайте к 12 часам, он туда придет».

К 12 часам, как самый пунктуальный швейцарец, я был на месте. Был теплый августовский день. В стране, где на вес золота каждая минута, я прождал американца 53 минуты! Наконец, он появился — в зимней шапке, с десятком книг подмышкой. Зачем зимняя шапка? Для камуфляжа… Думается, во всей Калифорнии не было сегодня второго такого типа — в зимней форме. А книги? Это — мне в подарок. Кажется, нтиамериканские, антиобщественные взгляды в нем еще не окончательно сформировались. Но он их уже «нащупывал»: книжки были в основном о всееврейском заговоре против мировых держав. Прошло еще несколько лет, и этот еврей скатился к откровенному, неприкрытому антисемитизму…

Первое, что я почувствовал — что он ужасно одинок, нет ни мужчины, ни женщины, с кем он мог бы быть откровенен. Он был довольно открыт со мною. Но ему бы найти кого-либо, кто лучше владел бы тонкостями английского языка. Мы разговаривали с ним несколько часов. Он предложил пойти поесть. Выбрал ресторан, после еды заплатил за обоих. Потом, уже без шапки, гулял со мной по улицам еще пару часов. Мы беседовали о многом. Я был поражен его потрясающей шахматной памятью. Какой бы партии я ни коснулся, он отвечал моментально, как будто сам об этой же партии думал. Он ругал американскую шахматную федерацию, редакцию журнала «U.S. Chess Review», руководителя федерации Эдмондсона, называя их всех просоветскими. Смысл в этом был, но несколько поверхностный. Будучи советским гражданином, я был не в силах понять, что Советский Союз невероятно силен! А советская шахматная федерация узурпировала власть в ФИДЕ и ведет себя, как ее хозяин, нарушая законы и традиции этой организации. Все во всем мире, далеко не только шахматном, вынуждены считаться с этим бандитом! А зная, как все боятся советского диктата, я, может быть, и не решился бы на бегство! Нужно было много счастья, чтобы отстоять свое место в шахматном мире, как это мне удалось. Фишер восхищался моим поступком, но связать логически все звенья того, что творилось в шахматном мире, не мог.

А после появилась госпожа МакКерроу, и они вдвоем проводили меня к пяти часам в Лос-Анджелес, где через час я должен был начать беседу и сеанс. Я был полон впечатлений от дневной встречи и, конечно, кое-что рассказал любителям шахмат. В конце концов, пребывание Фишера в Пасадене, как я понимал, вряд ли было секретом для большинства жителей Лос-Анджелеса. Но Фишер рассудил иначе. На следующий день он прислал мне сердитое письмо, где предположил, что я работаю на советскую разведку. Мне было достаточно. Больше я с Фишером не переписывался, никаких дел не имел. И если мне задавали вопрос — не хотел ли бы я сыграть с Фишером — я отвечал и отвечаю, что кроме обязательных матчей на первенство мира предпочитаю встречаться за шахматной доской с людьми, которых уважаю…