Шахматы без пощады

В стенах Университета я провел 6 лет. Разочарование пришло сразу. Я видел в истории правду жизни, преломленную в исторических событиях. Но вместо истории пришлось изучать марксизм по расширенной программе. Кроме извращенных норм обучения, давила общая обстановка на факультете. Товарищеские отношения, симпатии юношей и девушек друг к другу — все было под контролем, все было извращено в духе партийной идеологии. Пьянки в факультетских группах по праздникам — 7 ноября, 1 мая, 9 мая, 31 декабря — звериное похмелье людей, желающих хоть на мгновение забыть, что происходит с ними в жизни.

Студенческая бедность вошла в поговорку. Вспоминаю себя: в кармане деньги на трамвай, на пачку самых дешевых папирос под названием «Мотор» (в народе переводится так: «Может Отравиться Только Один Рабочий»), совсем редко — на студенческий нищий обед. Если получаешь стипендию — немалое подспорье. Но это мне не всегда удается. Очень плох я был в изучении так называемых социально-экономических дисциплин диалектического материализма, политэкономии с их псевдологикой. Получишь тройку на экзамене, не сдашь зачет — плакала стипендия на полгода. Тройку можно пересдать, если разрешит комсомольское бюро курса. Видите ли, коммуна, все решают сами студенты! Даром, что деканат поставляет нормы — сколько человек нужно лишить стипендии. Помню заседание бюро на втором курсе. «А тебе зачем пересдавать? — сказали мне якобы товарищи по курсу. — Ты же шахматист, а не историк!»

Правы были, наверно, мои «товарищи». Из-за шахматных соревнований я задержался лишний год в негостеприимных стенах Университета. И плохо помню, как называлась моя дипломная работа. Кажется, «Народный фронт и компартия Франции накануне Второй мировой войны».

Студенческие будни, конечно, не мешали мне участвовать в соревнованиях. Последние встречи на юношеском уровне, где я принимал участие, были в 1949 году. Вместо личных соревнований, в связи с резким увеличением числа молодых дарований, стали проводить командные турниры. Команда Ленинграда во главе с Корчным, Лутиковым, А. Геллером, Спасским была вне конкуренции. На первой доске с результатом 5 из 6-ти я был недосягаем. На мои партии стали обращать внимание взрослые мастера. В анализ одной из партий после ее окончания включился даже Давид Бронштейн.

Мой первый «взрослый» турнир состоялся через полгода. В чемпионате Ленинграда я набрал 4,5 очка против участвовавших там мастеров, обыграл победителя турнира Марка Тайманова, отстал от него на пол-очка. Я выглядел в те годы хрупким молодым человеком, слабым физически, неспортивным. На занятиях физкультурой в Университете я бегал на средние дистанции, до трех километров. Ленинградский шахматист Михаил Hoax сказал мне, что как будущий шахматный профессионал я должен быть готов к значительным физическим и нервным перегрузкам. Мне необходимо стать физически сильнее. Он посоветовал мне есть овсяную кашу и заниматься гантелями. По его совету я стал есть кашу, тогда только кашу — целый день! — на протяжении нескольких лет. С гантелями я тоже занимался каждое утро. Помнится, на свой первый международный турнир в Бухаресте в 1954 году я отправился с трехкилограммовыми гантелями. И действительно, не знаю, как с физической силой, но в весе я прибавил — за пару лет не менее 10 килограммов…

Как я ни хвастаюсь своими успехами, мое развитие шло довольно медленно. Малопонятное чувство гордости мешало мне воспользоваться предложениями о помощи. Так, в начале 1950-го года такое предложение через посредников сделал сильнейший тогда шахматист города Александр Толуш: «Дайте мне Корчного, и я сделаю из него мастера». «Сам стану», — ответил я. И стал, конечно, вскоре. Но когда через пару лет к Толушу в обучение пришел Спасский и я заметил, как он растет прямо на глазах, — вот тогда я понял, как много потерял из-за своего упрямства. Нечто похожее случилось лет через 10. Я расскажу об этом в свое время.

В Советском Союзе было тогда около пятидесяти мастеров. О каждом, претендующем на это звание, квалификационная комиссия должна была прослушать доклад и решить — соответствует ли реальная сила шахматиста выполненной им норме. Когда пришло мое время, доклад обо мне сделал мастер Владимир Симагин. Скажем прямо — звание международного гроссмейстера получить в наши дни много легче, чем звание советского шахматного мастера 50 лет назад. А плоды столь бережного выращивания кадров, плоды — они очевидны, они разбросаны теперь по всему миру…