Шахта

Все, кроме Чурикова, отодвинулись. Прошло пять минут.

– Федор Иваныч, пора.

– О-о-ох.

– Нужно, милый. Давай. Никто ведь не сможет, кроме тебя.

– Я тоже не могу, – прошептал Клименко. – Не могу! Не могу! Не заставите! Лучше тут подохну! Не заставите, гады! – заорал он. Свод наверху откликнулся раскатистым эхом. Какая-то мелочь посыпалась оттуда.

– Федор Иваныч! Тише, тише, ради бога!

– Миленький, надо, немножко уже осталось, надо, надо…

– Не сможет он, товарищ фельдшер, не сможет. Не должен человек такое над собой творить, давайте сейчас дернем его, может, само оборвется, – зачастил Купченко, – давайте, а?

– Не-ет, не надо, не дергайте, я смогу. Смогу! Смогу!

Метрах в трех от них упала здоровенная каменюка.

Все присели, а Клименко сжал инструмент и потянулся в глубь щели. Фельдшерица погладила его спутанные волосы и, отпихнув Чурикова, принялась сама подпирать больного.

– Крепче держи, – бормотал Клименко, – еще крепче. Так. Вроде вот оно. Начинаю.

Куроедов сжал зубы и зажмурился. Потом все же не утерпел и быстро глянул. Клименко, весь перекрученный, вдавился глубоко в щель. Правое плечо его быстро-быстро ходило. Лицо фельдшерицы было совершенно белым, черточки закрытых глаз и черные дырочки ноздрей резко выделялись на нем. Время загустело и тянулось вязко, как смола. Клименко всхлипнул и пробормотал:

– Всё, тащите.

Они разом бросились к нему и потянули. Придавленная фельдшерица елозила под могучим Чуриковым. Что-то затрещало и оборвалось, наверное, недоразрезанная штанина. Тело Федора Ивановича легко вышло из-под камней.

– Носилки спускайте, – приказал Куроедов тем, кто был наверху. Там мерцало теперь не меньше двадцати огоньков. Лена достала новый жгут и заново перетянула изувеченную ногу. Забинтовала обрубок. Спустили наконец носилки. Клименко положили на них, стали осторожно привязывать. Он лежал молча, дозволяя делать с собой все, что требовалось. Сразу после него подняли фельдшерицу, потом – Куроедова и Купченко, последним – тяжелого Чурикова.

Словно тугая пружина разжалась в груди у начальника ГСС. Страшный свод не висел больше над его головой. В клети Клименко вяло спросил его:

– Как там остальные? Нашли?

– Нашли, обошлось всё, живы-здоровы.

– Все?

– Все.

– И Кудимов?

– И он, – соврал Куроедов, чтобы не огорчать увечного.

– Это хорошо.

– И не говори!

Глава 12. Идиотское происшествие

Июльская жара немилосердно утюжила степь и все, что было разбросано по ней: шахты и поселки, города и хутора. Каждому, от важного начальника до курицы, казалось, что мучение это длится целую вечность. И действительно, небывалое, по словам стариков, пекло продолжалось уже почти три недели. Ночь тоже не приносила облегчения – раскаленные за день солнцем терриконы до самого утра отдавали свой жар неподвижному пыльному воздуху. Мозги у всех совершенно расплавились, окна и двери круглые сутки распахнуты были настежь, мужики взяли моду подолгу плескаться после смены под прохладным душем, но помогало это мало. Утомленные люди двигались через силу, как сонные мухи. Что до самих мух, то они, как раз, чувствовали себя прекрасно, умножились до чрезвычайности, жужжали и ползали повсюду, к тому же принялись кусаться. Кроме них, одни только пацанята, не вылезавшие из речки и черные, как негры, вполне удовлетворены были жизнью. Всё и вся тянулось к воде, особенно ближе к вечеру, когда над отвалами, улицами и помойками сгущалась насыщенная едким дымком горячая хмарь.