Шахта

– Присоединяйся, соня! – добродушно приветствовал он вошедшего. – А нос-то опять белый! Танька, разотри ему! И дай наконец хлеба!

– Сколько говорить тебе? Жиром мазать надо. Без жира нельзя совсем, давай-давай, сейчас ототру.

Неряшливая пожилая комичка, с круглым как блин лоснящимся лицом, вышла из-за перегородки и принялась тереть ему нос заношенным шерстяным носком. Евгений Семенович попытался отбиться.

– Ты чего? Своим вонючим носком мне в морду тычешь?

– Врешь, совсем чистый носок. Ничего-ничего, – наседала баба. Она была сильнее. Федор Максимович, отложив ложку, с интересом наблюдал за экзекуцией.

– Ну что, всё? Садись, «папановец», давай сюда свою кружку. Черт! Рубильник у тебя – лампочку зажигать не надо.

– Федь, мне лучше чайку.

– Пей, тут без этого нельзя… Рыбкой закуси… О! Вот теперь и чаю можно.

– Ах… ты чего, не развел?

– Говорят, разводить – только портить продукт.

– М-м, а селедочка отменная!

– Это не селедка, а… как бишь ее? Тут в тундре летом из озер таскают. Картошечки? Ожил? Тогда держись, сейчас обрадую тебя. Помнишь, ты еще говорил, что на второй горизонт дополнительный насос ставить надо?

– Ну.

– Так что затопило там. Озеро подземное вскрылось.

– Совсем затопило?

– Не то чтобы совсем, но по пояс вода стоит.

– Понятно. Тогда откачивать без толку, бетонировать надо. Сроки сорваны, похоже, уже без вопросов. Одно к одному.

– Ты, Жень, что? Думаешь, тут тебе за это выговорок объявят? Нет, дорогой. Заикнись только о срыве, Лукич нас обоих тут же своей рукой и кончит. Ему этот вопрос ни с кем утрясать не надо. Раз – и квас! Через недельку других пришлют. Мы ведь с тобой тоже не первые здесь. И не вторые.

Федор Максимович наплескал себе еще полстакана. Хлопнул, придержал дыхание, выдохнул.

– Что ж делать?

– Сам сказал – бетонировать, бетонировать и бетонировать. Одновременно продолжать проходку. Я Лукичу уже доложил, он обещает через пару деньков контингента подогнать немерено.

– Там небось вода около нуля. Где он гидрокостюмов столько возьмет?

– Один градус. Ты, друг ситный, уже почти месяц тут, а все не вникнешь никак. Он гидрокостюмы нигде брать не будет, он просто людишек с преизбытком задействует. Костюмы, какие были, уже розданы итээрам да охране. Нам с тобой, Женька, и то один на двоих достался. Танька его пока за печку, подсушить повесила. Шевелись, сейчас машина подойдет. А я, пожалуй, добавлю чуток, и на боковую, – он налил себе еще. – Пойми, мы с тобой висим на тончайшем волоске.

– Я сколько лет уже на этом волоске!

– Ошибаешься, то не волосок был, а стальной канат! Кстати, поделись, будь другом, как это тебя угораздило угодить в сии благословенные палестины? Правду бают, что Самому нахамил?

– Врут! На самом деле…

– Значит, правда. И мне, поди, так подфартило из-за того, что с тобой знакомство водил. Дурак потому что. Еще тогда надо было…

– Опять двадцать пять! Ты здесь три месяца уже. Чепуху городишь.

– Чепуху так чепуху. Танька, тащи сюда гидрокостюм. Учти, Слепко, кровь из носу, а проходку штрека ты сегодня продолжить обязан! Чтобы к моей смене не меньше пяти метров сделал!

За окошком, заросшим густой коркой мутного льда, требовательно бибикнуло. Пока Евгений Семенович, давясь от спешки, доедал свой завтрак и одевался, прошло минут семь.