Шаляпин

«Эта необходимость „просить“ была одной из самых характерных и самых обидных черт советского быта», — признавался Шаляпин. Он безуспешно пытается дозвониться до Л. Б. Каменева (его называли генерал-губернатором Москвы), обращается к посредничеству высокого советского чиновника и давнего приятеля Л. Б. Красина, просит его помочь Иоле Игнатьевне: «Бедная бывшая итальянская балерина ни в каком случае не принадлежит к числу так называемых „домовладельцев“ и, конечно, не выпила ни одной капли народной крови». 22 июня 1919 года Федор Иванович пишет Иоле Игнатьевне: «В случае осложнений пойди к Леониду Борисовичу Красину, это комиссар торговли, промышленности и железных дорог, а также друг Ленина. У него ты можешь рассчитывать найти покровительство и узнать о заложниках — куда посадили и вообще…»

Конечно же отстоять московский дом от тотального уплотнения не удалось. Теперь кабинетом Шаляпину служила маленькая комнатка на антресолях; когда Федор Иванович выпрямлялся, казалось, потолок лежит на его плечах.

Шаляпин жаловался Коровину:

«Я имею право любить свой дом. В нем же моя семья. А мне говорят: теперь нет собственности — дом ваш принадлежит государству. Да и вы сами тоже. В чем же дело? Значит, я сам себе не принадлежу. Представь, я теперь, когда ем, думаю, что кормлю какого-то постороннего человека… Что же они, с ума сошли, что ли? Горького спрашиваю, а тот мне говорит: погоди, погоди, народ тебе все вернет. Какой народ? Кто? Непонятно. Но ведь и я народ… Пришли ко мне какие-то неизвестные люди и заняли половину дома. Пол сломали, чтобы топить печку… Луначарский говорит, что весь город будет покрыт садами. Лекции по воспитанию детей и их гигиене будут читать. А в городе бутылки молока достать нельзя…»

Но для Коровина Шаляпин — человек всесильный, и он просит его помощи в защите от произвола местных властей. Дом в Охотине экспроприирован. «Прошу тебя попросить Луначарского или кого нужно, чтобы подтвердили мое право пользоваться своей дачей-мастерской, — пишет Коровин 17 февраля 1918 года. — …Я всю жизнь работал для искусства и просвещения… Жить в Москве не имею средств, надеялся жить и работать в Охотине. При даче только три десятины пахотной земли, даже в купчей помянуто: „участок, не приносящей дохода“, и притом я по происхождению крестьянин той же Владимирской губернии. Помоги, дорогой Федя, так как я не знаю, к кому обратиться, кроме тебя. Лично я болен очень и не могу приехать в Петроград просить. Сердце у меня страдает, и мне трудно ходить…» А 21 марта 1920 года Коровин снова пишет Шаляпину: «Ведь художнику нужен кров, мольберт, краски, холсты… Ведь в этих комнатушках я ведь имею старинные тряпочки — черепки, цветные фарфоры, фотографии… Всякую муру, но мне нужную как мой обиход художника. Ведь с этих чуждых и грошовых вещей, для всякого другого, я сделал много постановок… и теперь театр живет моими постановками, декорациями и костюмами. Если надо, конечно, сберечь памятники искусства старины, то новое искусство будет старым, нужно и его сберечь…»

Чем мог помочь Шаляпин, подвергавшийся унизительным обыскам, конфискациям, уплотнениям, сам вынужденный постоянно выступать в роли просителя?