Шаляпин

В квартире Зои Юлиановны — электрическое освещение, в ту пору большая редкость. Лампочка без абажура свисала с потолка в центре комнаты. Яркий, необычный свет, чай с бутербродами, веселое общество привлекали гостей. Во всей обстановке дома, в самой хозяйке, как отмечал Юрьев, «было что-то архиспецифическое, петербургское».

Гости Яковлевой жили тоже неподалеку: Шаляпин и Дальский — на Пушкинской улице, Юрьев — на Ямской. Маленькая квартирка, в которой жил Юрчик — так друзья называли Юрьева, — досталась ему от прежнего владельца, актера И. П. Киселевского, игра которого так восхищала Федора в пору казанской юности. Квартира находилась в одном из уголков города, описанных Ф. М. Достоевским: плотно прижатые кварталы с мрачными многоквартирными домами неопределенной темной окраски, с унылыми проходными дворами. Здесь жили мастеровые, курсистки, студенты, люди неопределенных занятий и квартиры были дешевые.

Мамонт Дальский, высокомерный с бездарностями и неучтивый с дилетантами, внимательно относился к одаренной молодежи, многому научил таких известных в будущем актеров, как М. М. Тарханов, Н. М. Радин. Шаляпин же воспринял уроки Дальского столь основательно, что через шесть лет, в 1901 году, не слишком осведомленный в отношениях артистов рецензент «Новостей дня» писал о Дальском в «Гамлете» едва ли не как о последователе Шаляпина: «Ум и обдуманность просвечивают в каждом движении, в каждом жесте артиста; нечего и говорить, что искусством позы, жеста, вообще тела, что называется сценической технологией, он владеет в совершенстве. Богатство рассыпаемых им на каждом шагу деталей — изумительно. Это — ум, бьющий через край, талант, не знающий границ вдохновения… Это Шаляпин, это драматический Шаляпин, точно так же, как наш великий артист — оперный Дальский». Всеволод Эмильевич Мейерхольд (1874–1942) высоко ценил талант Дальского-трагика и часто цитировал его слова: «Не должно быть у актера совпадения личного настроения с настроением изображаемого лица — это убивает искусство». И действительно, своего Гамлета Дальский играл всегда по-разному. Если был бодр, энергичен — играл Гамлета мечтательным, нежным. Если был настроен задумчиво-лирически — играл с мужеством и страстным пылом. «Я влюбился в Дальского, — рассказывал Мейерхольд, — когда заметил у него легкое и сразу прерванное движение руки к кинжалу при первом обращении к принцу Гамлету короля».

Как и будущие его великие друзья — Горький, Рахманинов, Серов, Коровин, — Шаляпин врастал в поле современного искусства на высокой «романтической волне». Его путь на большую сцену начинался с искреннего увлечения актерами-романтиками — Киселевским, Дальским, Юрьевым. Каждый свободный вечер Федор в Александринке. «Мы так привыкли его видеть в кулисах, что когда он не приходил, нам чего-то не хватало», — вспоминал позднее премьер театра Константин Александрович Варламов.

Ю. М. Юрьев радовался дружбе Шаляпина и Дальского: «Их сблизили общие интересы, оба одаренные, увлекающиеся. Творческие начала у обоих были очень сильны. На этой почве возникали всевозможные планы, мечты, горячие споры… Да что греха таить — надо сознаться, и кутнуть они оба были не прочь!.. Он (Шаляпин. — В. Д.) поклонялся Дальскому и, уверовав в его авторитет, постоянно пользовался его советами, работая над той или другой ролью, стараясь совершенствовать те партии, которые он уже неоднократно исполнял, стремясь с помощью Дальского внести что-то новое, свежее и отступить от закрепленных, по недоразумению именуемых традициями, форм, не повторяя того, что делали его предшественники».

Безусловно, как актер Шаляпин многим обязан Юрьеву и Дальскому. Они часто бывали на оперных спектаклях с участием Федора, а потом втроем обсуждали исполнение. «Пел он прекрасно, но играл, надо прямо сказать, плохо: не владел своей фигурой, жестом, чувствовалась какая-то связанность, но в то же время уже ощущались проблески настоящего творчества», — вспоминал Юрьев.

Однажды Шаляпин пригласил Юрьева на генеральную репетицию оперы Э. Направника «Дубровский», в которой исполнял партию Дубровского-отца.

— Ну как? — спросил он после первого же акта.

— Все бы хорошо, Федя, если бы ты умел справляться с руками, — ответил Юрьев.

— Да, да, мешают, черт их подери! — огорченно согласился Шаляпин. — Не знаю, куда их деть. Болтаются, понимаешь, без толку, как у картонного паяца, которого дергают за ниточку… Видно, никогда с ними не сладишь!

— А вот что, Федя, — посоветовал Юрьев, — постарайся их больше ощущать, не распускай их так, держи покрепче… А для этого на первых порах возьми спичку и отломи от нее две маленьких частички — вот так, как я сейчас это делаю, — и каждую зажми накрепко между большим и средним пальцами. Так и держи, они не будут заметны публике. Ты сразу почувствуешь свои руки, они найдут себе место и не будут, как плети, болтаться без толку. Главное, чтобы не думать, куда их девать. А потом привыкнешь — станешь обходиться без спичек…

Федор попробовал и обрадовался:

— Да-да! Ты прав. Совсем иное ощущение!