Шаляпин

Б. В. Асафьев писал о нем: «Утверждаю, что Шаляпин был человек непомерной чуткости и нервной отзывчивости. Защищая в себе это больное от уколов „состояние души“, он настораживался и нередко держался вызывающе».

Наблюдавшие его повседневно знали, как много он работает над новыми вещами для концерта, над новой партией. Другим же казалось, что это происходит между прочим. А на самом деле, в нем непрерывно шла скрытая напряженная работа. Ее со стороны трудно было приметить. К тому же для него процесс утреннего распевания почти не существовал. Несколько гамм, арпеджий — и все. Голос всегда звучал как тончайший инструмент. Это удивительное природное свойство было величайшим счастьем для него. И он безотказно пользовался постоянной настроенностью голоса со щедростью, поражавшей окружающих.

Об этом не уставал рассказывать Стасов, для которого Шаляпин мог петь после спектакля ночи напролет. Об этом свидетельствовали все, близко знавшие его. Он любил петь! Почти всегда ночные застолья (после спектакля он чаще всего уезжал в гости или в ресторан с шумной компанией) завершались пением. Как будто он был уверен, что силы неисчерпаемы. Это совмещалось с постоянным опасением, что он может потерять голос. Мощная сила натуры уживалась в нем со страшной мнительностью.

Такой интенсивной жизни другой бы не вынес. Но, по-видимому, в подобной нерасчетливости была истинная потребность. Он был неистощим. После утомительного, нервно изматывающего спектакля он в среде приятелей мог часами рассказывать занятные истории. Способности рассказчика, которые были у него с юности, сохранились и теперь.

Но гастрольная жизнь в разъездах меняла многое в его привязанностях и привычках. Теперь все, связанное с кругом близких друзей, отходило на дальний план. Только возвращаясь на родину, Шаляпин снова становился таким, как прежде. Но это случалось все реже и реже.

К тому же стали приходить недомогания. Помимо диабета, открывшегося уже давно, артист жаловался на усиливающиеся ревматические боли. Лишь богатырская сила позволяла ему жить той сверхнапряженной жизнью, которую он избрал для себя.

То, что приложимо к любому среднему человеку, неприменимо к личности гениальной. В нем уживались самые противоречивые черты. Это рождало множество недоброжелателей, но те, кто хорошо знал его, сохраняли верность дружбе. Не только Горький, Рахманинов, Коровин, Серов (до ранней смерти его в 1911 году), Москвин и другие его друзья на всю жизнь, по и те люди искусства, которые умели видеть за оболочкой самодура нечто более крупное и важное — неистощимую одаренность артиста, который испытывал постоянную потребность в творчестве, будь то сцена или концертный зал, будь то полотно художника или глина скульптора. Он был всесторонне талантлив. Он был артистом с головы до ног!..

В своих воспоминаниях, вышедших в Париже в 1950 году, И. Бунин писал:

«В Шаляпине было слишком много „богатырского размаха“, данного ему и от природы и благоприобретенного на подмостках, которыми с ранней молодости стала вся его жизнь, каждую минуту раздражаемая непрестанными восторгами толпы везде и всюду, по всему миру, где бы она его ни видела: на оперной сцене, на концертной эстраде, на знаменитом пляже, в дорогом ресторане или в салоне миллионера. Трудно вкусившему славы быть умеренным!

— Слава подобна морской воде, — чем больше пьешь, тем больше жаждешь, — шутил Чехов.

Шаляпин пил эту воду без конца, без конца и жаждал».

А слава его и популярность были безграничны.

Глава XV ВОЙНА. ОКТЯБРЬ

Менее всего в жизни я был политиком. От политики меня отталкивала вся моя натура.

Ф. Шаляпин

В 1914 году Дягилев с собранной им русской труппой снова приехал в Лондон. На сей раз репертуар был расширен. Шел «Князь Игорь», в котором Шаляпин пел две партии — Владимира Галицкого и Кончака. Происходило это за несколько недель до начала мировой войны. По окончании восторженно принимаемых спектаклей Шаляпин выехал в Париж, намереваясь отдыхать и лечиться в Карлсбаде (Карловы Вары), и там узнал о начале войны. Он перебрался на французское побережье, надеясь при первом случае вернуться в Россию из Англии. С трудом получил разрешение выехать. Из Лондона через Скандинавию он добрался до Петрограда. Теперь на ряд лет он перестал быть всесветным гастролером. Вплоть до 1920 года он безвыездно провел в России.