Шалинский рейд: роман

Я не вернулся?.. О чем вы говорите? При чем тут все эти бумаги, при чем паспортный стол и справки с места работы? Вы думаете, мне это все приснилось? Думаете, это бред, галлюцинации? Ложная память? Вот опять я это слышу: ложная память. Ну и что, что это освобождает меня от ответственности? Кого освобождает? Меня? Но я и есть эта память, и если она – ложная, то меня просто нет.

Она была в легком платье, стояла на перекрестке, у нее в руках была какая-то сумка, словно она хотела сбежать. Но мне это показалось. Наверняка в сумке были просто продукты с рынка. Может, пара вещей для малыша. Мы столкнулись почти нос к носу. Она узнала меня и улыбнулась. Она приветствовала меня почтительно, как полагается, она опустила голову и пошла дальше. А я стоял и смотрел ей вслед, хоть это было и неприлично.

Я знал все о ней, она наверняка слышала о моем возвращении, но до того дня мы не виделись. Мы не встречались специально, я не мог просто зайти к ней в гости, так не делается, если вы понимаете, о чем я.

Но настал день, и я нашел ее на том перекрестке. И после я уже знал, по какой дороге пойду.

Я пришел домой, к матери и отцу. В гости. С тех пор, как я взял в руки оружие, с тех пор, как я стал отверженным, только так я мог приходить домой – в гости. За ужином мы почти не говорили. Когда мать стала убирать со стола посуду, я сказал:

– Папа, я решил жениться.

На миг светлая радость промелькнула на лице матери, которая тут же сменилась выражением заботы. Но я продолжил, я сказал самое главное:

– На Лейле.

Отец молча покачал головой и посмотрел на мать, словно передавая дело в ее руки.

– Но, сынок, зачем тебе жениться на вдове с чужим ребенком? Вокруг так много свободных девушек!

Это сказала мама. Ей даже в голову не пришло, что сама Лейла может мне отказать. Для матери любая невеста не может быть слишком хороша для ее сына. Скорее, она будет недостаточно хороша. Если бы я сказал, что хочу жениться на писаной красавице и наследнице огромного состояния, то и тогда мать заметила бы, что у нее не слишком хорошая репутация и ноги коротковаты, – может, ты найдешь девушку получше?

А ведь Лейла уже отказала мне один раз. Давно, еще до того, как вся наша жизнь изменилась. Я просил ее ждать меня и выйти за меня замуж. Я написал ей письмо. Но она не ответила. И ее молчание означало отказ.

– Я люблю ее. До сих пор люблю.

Такие слова не произносят. Такие слова стыдно произносить, особенно перед отцом и матерью. Но что с меня взять? Я всегда был неправильным: несчастный полукровка, щепка в мутном потоке между двумя высокими берегами. Они сами виноваты в том, что я такой! Они – мои мать и отец – родили меня, потому что любили друг друга и им не было нужно другого основания ни в законе, ни в обычаях предков.

И, сами не зная, они – и я, так мы выполняем самый тайный завет нашего рода.

Говорят, что эта история случилась во времена имама Шамиля. Имаму донесли, что в чеченских селениях юноши и девушки встречаются друг с другом до свадьбы, ходят на свидания у горного источника, по обычаю предков, как язычники. Шамиль был взбешен. Они нарушали его низам, его наставление. Они, мусульмане, должны были жить теперь, как арабы, первые и лучшие среди мусульман. Юноша и девушка могут не знать друг друга, старшие все решат за них. Приведут невесту с закрытым лицом и поставят перед женихом – прими как судьбу и волю Всевышнего. Шамиль грозил суровой карой отступникам.

Но седые старцы пришли к имаму и защитили любовь. Они сказали: если наши юноши и девушки перестанут заключать браки по собственной взаимной приязни, наш род прекратится. Не будет больше детей, свободных, сильных и гордых, потому что только любовь приносит таких детей. Если ты хочешь убить нас за это – убей, мы будем знать, что погибли, защищая будущее, жизнь наших родов. А ты подумай, кто диктовал тебе твой низам? Не был ли это иблис, дьявол, от века желающий погибели человеку?

Имам уступил, и все осталось как есть.

Отца беспокоило другое. Он помолчал, вытер влажным полотенцем губы и усы и только потом сказал:

– Зачем ты хочешь жениться, зачем ты хочешь рожать новых детей в такое время, здесь? Что будет завтра?.. Что вас ждет?

Я ничего не сказал. Я мог сказать, что, когда вы рожали нас, тоже было тяжелое время. Он ответил бы: нет, тогда было совсем другое. Была вера, надежда на завтра. Мы не были детьми отчаяния; мы были детьми надежды. Какая надежда есть сейчас? Завтра может просто не наступить.

Я ничего не сказал. Даже не пожал плечами. Только опустил голову, потупил взор, изучая трещины на клеенчатой скатерти, покрывавшей обеденный стол.

– Зачем ты вернулся? Лучше бы ты остался там, в России. Многие остались. Все, кто мог хоть как-то зацепиться, найти жилье и работу, остались в России. Неужели ты был хуже других? Почему ты вернулся сюда?

– Но, папа! Вы с матерью тоже не хотите никуда уезжать.

Отец покачал головой.