Шалинский рейд: роман

Поле рядом с птицефабрикой было местом, куда вываливали отходы производства, птичий помет. Часть его разровняли, часть лежала холмами, которые уже покрыл дерн. Нам хватало и собственной вони, но старый помет добавлял в атмосферу аммиачные миазмы. На земле, убитой чрезмерным унавоживанием, почти ничего не росло. Только молочай нашел для себя чрезвычайно полезным старый куриный помет. Летом он стоял сплошным зеленым лесом. Теперь, зимой, только сухой бурьян, стволы молочая, высились сплошным частоколом.

Когда-то за этим молочаем мы приезжали сюда вместе с отцом. Отец косил, я складывал колющиеся снопы в фургон «Москвича». Молочаем мы кормили животных на домашней ферме.

Это были часы нашего самого близкого общения с отцом, сурового мужского труда и уединения. Я очень ценил эти поездки.

Мы с отцом использовали ту самую секретную дорогу, колею, которую я показал бойцам отряда, совершавшим вылазки за провизией.

С неба шел редкий, но тяжелый снег, который, едва долетев до земли, превращался в воду, в грязь. Солнца не было видно за облаками.

Дениев вышел за мной. Он встал рядом, и несколько минут мы вместе молча смотрели на поле, на падающий снег, на затянутое облаками небо.

Потом Арчи рассказал, как бы совсем невпопад, эту историю.

Когда Кунту увезли в ссылку, в Шали собралось много его сторонников, которые требовали освобождения святого учителя, устаза. Царские власти ответили отказом.

Позиции русских войск были в леске на окраине села. Мюриды пошли на них в пешем строю, с одними кинжалами, без ружей. Кто-то распустил слух, что устаз наполнит пушки и ружья русских водой.

Но пушки и ружья были полны огнем и металлом, как всегда.

Солдаты подпустили мюридов на близкое расстояние, и красивый русский офицер в элегантной форме взмахнул шашкой и скомандовал: «Пли!» Из стволов вырвалась картечь, и окровавленные мюриды обняли землю в смертной агонии. Было убито сразу около четырехсот человек.

– Четыреста человек… – сказал Дениев и замолчал.

– Арчи!

– Да?

Он словно очнулся ото сна, в котором видел эту страшную картину.

– Арчи, ты меня пугаешь! Мы не собираемся идти на федералов с одними кинжалами в руках. Никто не поверит, что их автоматы и комплексы «Град» будут стрелять теплой водичкой!

– Да, я знаю… я знаю…

С каждым днем деморализация нашего птичьего войска становилась все очевиднее. Надо было что-то делать. Либо самораспускаться, либо идти на соединение с основными силами. Чтобы сражаться и, скорее всего, умереть.

Но мы просто прятались в корпусах заброшенной птицефабрики и ждали. Чего мы ждали?

Более всего мы надеялись на то, что война скоро закончится. Что будут какие-то переговоры. Пусть не такие, как в Хасавюрте, но все же. Прекращение огня, перемирие. Возможно, Масхадов пойдет на уступки. Пообещает выдать террористов и организаторов похода в Дагестан. Или русские удовлетворятся новыми границами, новыми условиями союзного договора. Пусть это будет плохой мир. Война тоже не обещала стать чем-то хорошим, ни для одной, ни для другой стороны.

Масхадов должен понимать, что ему не выстоять во фронтальном противостоянии. Но и российские генералы знают уже, что такое партизанская война, постоянные диверсии в их тылу. Они должны быть разумными, должны остановить это кровопролитие!

Но канонада не смолкала, связные не приносили утешительных вестей.

В канун Нового года нас ожидал сюрприз. Но вовсе не тот, которого мы хотели и ждали. Мы хотели мира, а нам подарили войну, нам привезли приказ, который был похож на распоряжение сделать сеппуку.

31 декабря в расположении отряда появился сам Асланбек Арсаев. С ним прибыло около тридцати опытных боевиков. Приехал и мой дядя Лечи. У них на руках была директива, подписанная Масхадовым: нам приказывалось войти в Шали.

В нашем отряде оставалось около 90 бойцов, из них всего 16 – мои резервисты. Остальные были сотрудниками силовых структур и спецподразделений, функционерами администрации. Вместе с подкреплением нас набралось около 120. Общее командование отрядом и операцией принял на себя Асланбек Арсаев.

Но это была фикция, чистой воды популизм. Игра на авторитете признанного героя нации. Я видел Арсаева – он был очень болен. Тяжелое ранение, полученное в первой кампании, при отсутствии врачебного ухода, давало о себе знать. Он не мог ходить, не мог даже надеть на себя шапку самостоятельно. С ним всегда стояли родственники, которые поддерживали его за локти. Все, что он мог, – это произнести несколько заученных фраз, словно в бреду. Было впечатление, что он совершенно далек от адекватного понимания реальности. Ему казалось, что все населенные пункты по приказу Масхадова уже заняты чеченскими войсками, что нам нужно только войти в Шали и вернуть себе законную власть. Арсаев витал в своем фантастическом мире. Реально отрядом стал командовать ваххабитский лидер по фамилии, кажется, Дамбиев.

Меня утвердили командиром резервистов, поименованных как Шалинский истребительный батальон. Хорошо хоть не полк. По численности моих бойцов не хватало даже на полный взвод.