И это же надо будет еще где-то денег раздобыть, чтобы купить одежду, еду. План придумать побега. И вообще.
Бабка?
Нервно цыкнуть. Анька, Анька, а все-таки бабку, наверно, придется раструсить. Не зря же та потом нам ментов вызовет…
Путь на Знаменск.
…
— Ну, вот и всё, — ухмыляюсь я сестре. — Вот такая история. Не перепутай. Покопайся в деталях. Многое из всего сказанного мною — безумно важно, и если его не упустить, сделать всё, как надо, петли замкнутся — и каждый из нас обретет окончательный свой жизненный путь, я надеюсь, прямой уже, без этих чертовых "каруселей". Единственно, конечно, что ты — там, а я — здесь.
Эпилог
(Л и л я — 5)
Открыть несмело глаза — и тут же поморщиться, скривиться от жалящего света. И снова найти силы взглянуть на окружающий мир. Превозмогая боль, резь в очах, жмуриться, но, тем не менее, скользить прозревающим взглядом около…
Белые стены, малопонятные приборы вокруг, трубки, странное жужжание, тихое, ленивое пыхтение насосов, пиканье какой-то аппаратуры.
Во рту — сухо, в теле странная, пустынная легкость. Почему-то холодно ногам. Невольно вздернула ими, поджала малость под себя, отчего еще быстрее запиликал… кардиомонитор, судя по всему. Взгляд около — отыскать мерзавца. Так и есть. Нервно забегали штрихи, и чем сильнее я на него пялилась — тем быстрее менялся ритм.
Резко дернулась, распахнулась дверь, ворвалась девушка. Ошарашенный, полный замешательства взгляд на меня.
— В-вы… очнулись? — едва слышно, заикаясь.
Поморщилась я от громкого звука. Но вдох — и с испугом, едва не рыча:
— Как меня зовут?
Обомлела та. Тягучие, полные сомнений и страха, минуты — и вдруг, пятясь, подалась на выход.
— Я сейчас доктора… позову.
Еще миг, еще один, косой, взволнованный взгляд — и вылетела долой, восвояси.
Но еще миг — и вместо врача, в комнату зашел… Шалевский.
…несмелые шаги ближе.
Склонился надо мной, робко провел рукой по волосам. Ласковый взгляд в глаза, добро так, нежно усмехнулся.
— Родная моя…
— Гош, — едва слышно.
Еще сильнее улыбается. Резво присел на корточки рядом с койкой. Сложил руки на краю кровати, ухватив при этом мою ладонь в свою, отчего еще сильнее, чаще запищал аппарат. Колкий взгляд на циничного доносчика. Ухмыляется.
Глаза в глаза со мной.
— Как ты себя чувствуешь?
Неосознанно кривлюсь в смятении, еще миг, еще напор — и комкаю в душе страх.
— Генрих, верно? — едва слышно, да так, что только по губам сие прочитать.
Обмер на мгновение, вздернув бровями. Тугие, нервозные рассуждения внутри себя — и, наконец-то, волнительно прикрыв веки, закивал головой.
— Да.
Рассмеялась я. Истерически рассмеялась, хоть и с последних сил, сдерживала предательский звук. Смущенно, болезненно зажмурилась.
— Догнала… наконец-то, я тебя догнала.
Несмело провел рукой по щеке, отчего вмиг распахнула я ресницы и уставилась на него. Сжимаю его руку в своей.
— Только не уходи больше никуда. Молю…
— Да куда я? Хорошая моя… Лили…анна.
Невольно рассмеялась, чувствую, как заливаюсь краской.
Неуверенное, душу выворачивая наизнанку до бешенного трепета внутри, движение — немного привстал, подался ко мне ближе. Но и сама уже реагирую — тянусь к нему со всей любовью и жадностью, тотчас срастаясь, впиваюсь в его губы своими сладким, взрывным, бесстыже жарким поцелуем…
(Л и л я — 5)
— Привет, родная моя.
Наклоняется, чтобы поцеловать. Живо отвечаю участием. Но еще миг — и, едва попытался отстраниться, как тотчас хватаюсь за лацканы рубашки и тяну на себя. Поддается, присаживается рядом. Все еще на расстоянии дыхания. Рычу сквозь смех:
— Шалевский, забери меня отсюда!
Печально улыбается, поджимая губы.
— Хорошая моя, солнышко, ну, ты же знаешь. Я уже говорил с врачом. Хотя бы еще одна неделя, а там и на дом переведут.
— Я уже больше не могу здесь, — сюсюкаю. — Мне тебя так не хватает.
Хмыкнул внезапно. Загадочная ухмылка проступила на устах. Неспешно отстраняется — вынуждена уступить. Движение рукой в карман — и вдруг что-то достал оттуда. Еще сомнения — и протянул мне неуверенно.
Обмерла я, не веря своим глазам. Невольно помедлить, но буквально секунды — и жадно выхватываю из рук. Смеется Гоша (не реагирую). Ошеломлено тараща очи, оглядываю подарок со всех сторон.
— Реально? — взгляд на Генриха. — Тот самый… медальон?
Пристыжено заливаясь краской, смеется.
— Да не думаю… просто, похож очень.
— Да вообще! — вскрикиваю. — И форма, и изображение, и сам лик, вид Девы Марии, да и то, что с обратной стороны она с маленьким Иисусом! — все еще не веря, ошарашено мотаю головой. — Спасибо, хороший мой!
Стремглав бросаюсь на своего мальчика и тотчас сжимаю в объятиях. Сладкий, страстный, затяжной поцелуй. А затем отстраняюсь, бесцеремонно сама пытаюсь нацепить на себя свою, нашу с ним, «клятву».
Взволнованный, радостный взгляд смущенному Шалевскому в очи.
Качает головой.
— Что? — удивилась я.
Шумный вздох, невольно выровнявшись на месте.
— Да всё еще не могу поверить, что это — правда.
Ухмыляюсь.
— О да, есть такое…
— И главное, почему… как?
— Гош… — жалобно шепчу.
— А? — удивленно вскидывает бровями. Взгляд мне в очи. — Что?