Шальная мельница (СИ)

Переполох с самого рассвета. Двор как никогда оживленный. В воздухе — напряжение, подобно ауре высоковольтных проводов. Сердце срывается, сбивается, забывая свой плавный, тихий ход. Кони тревожно ржут, словно предчувствуя будущее кровавое побоище. Взволнованы жители — каждый при деле: кто помогает тащить из складов провиант, из арсеналов — оружие, порох, ядра, оснащая повозки в дорогу, а кто — снаряжать братьев-рыцарей в благой путь и слуг их верных. Даже Командор нынче в свете, тоже готовится к походу.

Живо нырнуть между столпившимся народом ко входу в замок, взгляд около и, очередной раз убедившись, что нет его, нет моего Генриха здесь, среди толпы, броситься внутрь, по знакомому коридору да к самой лестнице, к родной двери.

Бешенный, взволнованный стук.

Тишина. Никакого участия.

И снова колочу изо всех сил, а на глазах уже застыли слезы. Но не могла же я опоздать? Не могла же его упустить? И снова отчаянные удары, пинки…

Разворот, обреченно скользя спиной по дверному полотну, бесстыдно ревя, опустилась на пол.

Внезапно — где-то голос. Такой родной… и такой, почему-то, важный сердцу. Живо подрываюсь на ноги и стремглав мчу в заданном направлении. Едва не наскочила на него, сбив с ног.

Рассмеялся добродушно сей нелепости, любезно удерживая меня, помогая выровняться на своих двух.

— Я думала, что уже не увижу тебя.

Обмер, ошарашенный. Но еще миг — и, совладав с собой, — обернулся к своему товарищу. Кивнул головой.

— Я догоню.

— Хорошо, только сильно не задерживайся. А то… Командор… сам знаешь какой у нас брюзга.

Короткий кивок головы — и перевел на меня взгляд.

— Анна…, - несмело взял мои руки в свои. Крепко сжал. Взором уткнулся в наше сплетение. Смущенный шепот. — Моя дивная Анна… Берегите себя. И прошу… дождитесь меня, не сбегайте.

Робкий взгляд друг другу в глаза. Невольная дрожь, а на ресницах моих вновь заблестели слезы. Живо выдираюсь из его хватки и тотчас кидаюсь на шею. Нагло, бесцеремонно впиваюсь поцелуем прямиком ему в губы, ничего не боясь… и не стыдясь.

Обомлел, заледенел, словно статуя. Несмелое, невольно движение губ — и внезапно напор. Видно было по глазам, как тяжело ему дается это решение — но насильно отстраняет меня от себя. Едва заметно качает головой.

Шепчет:

— Я не могу, Анна… Вы же знаете… Я не могу. И не быть с Вами, и не остаться. Милая моя, дорогая Анна. Простите меня, если я Вас… чем-то ввел в заблуждение.

— Только… не говори, что ты ко мне ничего не чувствуешь?

Обмер, несмелое движение головой (качая), шевеление губ.

— Я и не говорю. И тем не менее… Прости меня, Анна… И мне жаль, что… Вы не можете меня понять.

— Я понимаю, — злобно рычу. — Я всё понимаю, но сейчас… Вы, ты… уходишь туда… откуда мало кто возвращается. Не сейчас, не в это время… Вы же — словно пушечное мясо, — жуткие картины из фильмов рисуются в моей голове.

Печально ухмыляется.

— А Вы думаете, настанет время, когда война станет менее беспощадна?

Обреченно опускаю голову. Предательски шмыгаю носом, проглатываю горячие, соленые потоки ужаса.

Вдруг движение — и обнял меня, притянул к себе, отчего уткнулась носом в его (парадную, белую) мантию. Практически не дышу…

— Генрих, ты мне нужен. Очень нужен.

— Моя Анна…

(немного помолчав; шумный вздох)

Я тоже буду… постоянно о Вас думать. Однако… нам большее никогда и не светит. Увы… Простите меня, моя дорогая. Я предупреждал, о много предупреждал…. а о главном — забыл. Это я Вас подвел. Я…

Жадно хватаюсь за его руки, еще сильнее прижимая к себе.

— Не уходи, молю. Генрих…

— Прощай, моя дорогая. Молись за меня — и я вернусь.

Силой отрывается от меня — не хватает мочи на сопротивление. Короткий поцелуй в лоб — и разворот, живо пошагал прочь, временами звеня доспехами, нервно сжимая рукоять меча.

… в душе так пусто становится, глухо…. словно уже его хороня.

Когда б хоть половину тех усилий,

Что отданы ведениям войны,

Мы делу просвещенья посвятили, -

Нам арсеналы были б не нужны.

И «воин» стало б ненавистным словом,

И тот народ, что вновь, презрев закон,

Разжег войну и пролил кровь другого,

Вновь, словно Каин, был бы заклеймен.

Лонгфелло Г.

Глава 10. Тьма и Свет

* * *

Там, куда заходит солнце,

У балтийских берегов,

Были крепости ливонцев -

…

За подъемными мостами

В замках прятались они,

Латы с черными крестами

Надевали в дни войны…

Наталья Кончаловская, "Наша древняя столица"

Жуткое время настало. Жуткое. Пугающее…

Раньше я думала, что (в том, еще далеком моем прошлом), что меня окружает безысходность, что… жизнь черства… и, во многом, для меня предрешена, закончена. Что счастья больше нечего ждать. Что я — обречена.

Как же я была глупа. Как заблуждалась.

Раньше я была атеисткой. Черствой, прагматичной. Единственный грех для меня был — это проявление слабости. Не знать толком ни как креститься, ни как молиться. Из «Отче наш» — только строку «Аминь» помнить…